Пелам Вудхаус - Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие

– Но это же смертельно опасно!

– Ах, опасность, – рассмеялся Эдди Дентон. – Привыкаешь немного рисковать. Кстати, об опасности. Был один неуютный момент, когда раненый гонго зажал меня в узком тонго. Как на грех, при мне был только сломанный перочинный нож, у которого сохранились лишь штопор да такая штуковина, чтобы выковыривать камешки из конских копыт. И вот…

Дальше я слушать не мог. Есть вещи, которые вынести невозможно. Я придумал какой-то предлог и ушел. По лицу девушки я видел, что она готова вручить сердце романтическому приезжему, и вопрос лишь в том, когда это произойдет – через день или через два.

На самом деле не прошло и суток, как Бетти прибежала ко мне. Понимаете, она выросла у меня на глазах и всегда делилась со мною своими бедами.

– Мне нужен ваш совет, – начала Бетти. – Я так несчастна!

Она расплакалась. Я видел, что бедняжка взвинчена, и попытался успокоить ее рассказом о том, как однажды прошел длинную лунку в четыре удара. Друзья говорили, что это лучшее снотворное, и не ошиблись: на том месте повествования, где я с пятнадцати футов попал точно в лунку, Бетти перестала всхлипывать. Она вытерла глаза, зевнула раз или два и смело взглянула мне в лицо.

– Я люблю Эдди Дентона!

– Этого я и боялся. Когда появились первые симптомы?

– Для меня это было как гром с ясного неба. Вчера вечером мы гуляли в саду, он рассказывал, как его укусил ядовитый зонго, и внезапно у меня перед глазами поплыло. Очнулась я у Эдди в объятиях. Он прижимался щекой к моей щеке и булькал.

– Булькал?

– Так я сперва подумала. Впрочем, Эдди меня успокоил. Просто он говорил на одном из малоизвестных диалектов Восточной Уганды, на который всегда переходит в минуты сильного волнения. Вскоре он настолько оправился, что смог перевести свои слова на английский, и так я узнала, что Эдди меня любит. Он поцеловал меня. Я поцеловала его. Мы поцеловались.

– И где все это время был Мортимер?

– В доме, составлял каталог своей коллекции ваз.

Признаюсь, в этот миг мне захотелось бросить Мортимера на произвол судьбы. Человек, который сидит дома и составляет каталог ваз, покуда его невеста гуляет при луне с путешественниками, достоин своей участи. Тем не менее я поборол минутную слабость.

– Вы ему сказали?

– Разумеется, нет.

– Вы считаете, ему будет неинтересно?

– Как я могу ему сказать? У него разобьется сердце. Я нежно люблю Мортимера. Эдди – тоже. Мы оба скорее умрем, чем причиним ему боль. Эдди – воплощение чести. Он, как и я, считает, что Мортимер не должен ни о чем знать.

– Так вы не собираетесь разорвать помолвку?

– Я не могу. Эдди со мной согласен. Если ничего не удастся изменить, он готов сказать мне «прости», уехать далеко-далеко в пустыню и там искать забвения в тишине, нарушаемой лишь воем бродячих йонго.

– Вы сказали «если ничего не удастся изменить». Что вы имели в виду?

– Я думала, может, вы что-нибудь посоветуете. Что, если бы Мортимер решил сам разорвать помолвку?

– Ерунда! Он в вас души не чает.

– Боюсь, что так. На днях я уронила одну из его лучших ваз, а он только улыбнулся и сказал: «Пустяки».

– Я приведу вам лучшее доказательство. Сегодня утром Мортимер пришел ко мне и попросил тайно дать ему несколько уроков гольфа.

– Но он же терпеть не может гольф!

– Именно так. Но хочет научиться ради вас.

– А почему тайно?

– Чтобы сделать вам сюрприз к дню рождения. Вот как он вас любит!

– Я его недостойна! – прошептала Бетти.

У меня родилась мысль.

– А что, если мы его в этом убедим?

– Не понимаю.

– Например, можно было бы уверить его, что вы – беспробудная…

Бетти покачала головой.

– Он знает.

– Что?

– Я сказала ему, что ужасно долго сплю по утрам.

– Я хотел сказать «беспробудная пьяница».

– Ни за что на свете не буду притворяться пьяницей.

– Морфинистка? – предложил я.

– Терпеть не могу лекарств!

– Знаю! – воскликнул я. – Клептоманка!

– Это еще кто?

– Клептоманы – это те, кто ворует.

– Ужасно!

– Ничего подобного. Вполне милая слабость для светской женщины. Вы сами не знаете, как это получается.

– Но как же я узнаю, если не знаю?

– Простите?

– Как я могу сказать Мортимеру про то, чего сама за собой не знаю?

– А вы и не говорите. Скажу я. Завтра сообщу, что вы заходили ко мне, украли мои часы и… – я обвел взглядом комнату, – серебряную спичечницу.

– Я бы предпочла вон ту бонбоньерку.

– Вы не получите ни спичечницы, ни бонбоньерки. Я просто скажу, что вы их украли. И что дальше?

– Мортимер ударит вас айроном.

– Ничего подобного. Я старик. Меня защищают мои седины. Он потребует, чтобы я повторил эти слова при вас, а вы их опровергли.

– А потом?

– Вы сознаетесь в краже и освободите его отданного слова.

Она некоторое время сидела молча. Я видел, что мои слова произвели на нее глубокое впечатление.

– Думаю, идея замечательная. Спасибо огромное. – Бетти встала и пошла к двери. – Я знала, вы придумаете что-нибудь замечательное. – Она замялась и добавила с надеждой: – Может быть, для большего правдоподобия мне все-таки захватить бонбоньерку?

– Это только все испортит, – твердо отвечал я, убирая бонбоньерку и запирая ее в стол.

Некоторое время Бетти молчала, разглядывая ковер. За него я не опасался – он был прибит гвоздями.

– Что ж, до свидания, – сказала Бетти.

– Оревуар, – отвечал я. – Мы встречаемся с Мортимером завтра в половине седьмого. Ждите нас у себя часам так к восьми.

Мортимер явился минута в минуту. Когда я подошел к десятой лунке, он уже меня ждал. Мы обменялись короткими приветствиями, я вручил ему драйвер, объяснил, как надо держать клюшку, как замахиваться, и велел приступать к делу.

– С виду игра простая, – сказал Мортимер, принимая стойку. – Вы уверены, что это честно: класть мяч на такую высокую горку песка?

– Вполне честно.

– Я хочу сказать, не надо мне поблажек, как новичку.

– Первый удар всегда делают с ти, – заверил я.

– Ну ладно, раз вы так говорите. Но мне кажется, это неспортивно. Куда бить?

– Прямо.

– А это не опасно? Что, если я разобью окно вон в том доме?

Он указал на прелестный домик в пятистах ярдах по фервею.

– Если так, – отвечал я, – владелец выбежит в пижаме и предложит вам на выбор сигару или орешков.

Мортимер, кажется, успокоился и устремил взгляд на мяч. Потом вновь обернулся ко мне.

– Я не должен чего-то сказать перед началом? – спросил он. – «Разойдись!» или что-то в таком роде?

– Можете сказать: «Эй, впереди!», если так вам будет легче. Но в этом нет надобности.

– Если уж я учусь этой дурацкой игре, – твердо сказал Мортимер, – я буду играть по всем правилам. Эй, впереди!

Я с любопытством наблюдал за ним. Всякий раз, вкладывая клюшку в руки новичка, я чувствую себя скульптором перед шматом бесформенной глины. Меня охватывает восторг творца. «Вот, – говорю я себе, – полуосмысленное существо, в чью бездушную оболочку я вдохнул жизнь. За мгновение до того он был сгустком материи. С этого мига он будет гольфистом».