Лесь Мартович - Хитрый Панько и другие рассказы

Вот этот Володко придумал такую штуку, которая его долго наверху держит: стал агитировать среди членов, чтоб в контрольный совет выбрать одних мужиков. Разрешил только одного попика для виду выбрать. Того самого бледненького, который вместе с красным был в ресторане тогда, когда я там чувствовал себя, как карась на сковородке. Мысль его была такая: мужик не сможет подсчитать, есть ли в кассе недохватка, либо нет. А попик тоже один ничего не сделает. И не промахнулся: контрольный совет для того только и сходится, чтоб слушать его долгую-предолгую болтовню. А все-таки каждый член совета работает головой. Самые выносливые — те носами клюют, а кто помягче, то кому как удастся. Один склоняет свою голову набок к стенке, другой кладет на поручни кресла, широко разевая рот, а иные просто свешивают головы на грудь. Но все разом единодушно спят так крепко, что под конец заседания надо каждого порядочно потрясти, пока опамятуются.

Меня он не хотел иметь членом совета, потому что я — Заумник. Побаивается, что слишком много знаю про его делишки. Все же меня выбрали против его воли! Но все равно это не помешало ему уверять меня после выборов, что если б не он, то я никогда в жизни не был бы членом совета.

Вот поэтому я, как видите, имею большую протекцию в кассе. За кого попрошу, тому наверняка не откажут. Стоит мне слово сказать — тысячи дают!

Я понимаю то, что они оба, и Володко, и Гринько, если б могли, то утопили бы меня в ложке воды. Я их — то же самое! Но пока что прикидываемся приятелями. Мое слово для них имеет вес. Я ж его не выпущу задаром! Да ведь есть за что красно поблагодарить меня: не одному я помог вылезти из беды да из хлопот.

Вот, как видите, всегда мне капнет, не с одной стороны, так с другой. Не жалуюсь, есть чем прожить! А за все это должен благодарить эти тряпки, что прикрывают мое грешное тело.

Может, скажете, что я и без того старался попасть на эту самую дорожку? Оно правда, что у кого в голове куриные мозги, тому и архиерейские ризы не помогут. Но опять же — и самый умный молотильщик станет дураком без цепа. Как никто разумный не пустит на свое гумно молотильщика без цепа, вот так же и я без этих тряпок нигде бы приступу не имел. Будь хоть леший с болота, надень только на себя такие тряпки — и перед тобой повсюду двери отворяются. Все ж про меня знают, что я простой вахлак, но это никому не мешает, — не видят на мне клейма, потому и не мешают мне входить.

Некоторые считают меня заправдашним интеллигенттом. А на это опять есть своя причина. Стоит послушать, какова она.

Меня интеллигентом назначили! Как? Вот так же само, как в войске назначают старших, так же меня назначили интеллигентом. Сперва послушайте, а потом скажете, может это быть или нет.

Отними у вора немного силы, а у него на это место ума прибавится. Вот так получилось с Володком. Не с сегодняшнего дня ходит слух, что Володко с Гриньком обдирают кассу, как молоденькую липку. Все ж дошел этот слух до Львовской кассы, до той главной, которая помогает деньгами всем мелким кассам. Оттуда же пришел Володку наказ: чтобы в нашей кассе в контрольном совете, кроме священника, был еще один интеллигент; если ж нет, то уж нашей кассе ни на какой кредит во Львове не надеяться! Что же делает Володко? А что ж бы вы думали? Созывает контрольный совет, да и говорит тем разумом, который ему прибавился.

— На что вам, — говорит, — далеко искать? Вот Павло Заумник, он же интеллигент.

Контрольный совет кивает головами, а кое-кто уже и вслух поддакивает:

— Правда, истинная правда; они уже, можно считать, вроде как не нашей веры!

— А раз уж так, — говорит Володко, — то подпишите эту правду!

Вот так получил я звание интеллигента.

Но, кроме того, я еще сдал экзамен на интеллигента. Это тоже стоит послушать.

После заседания пригласил меня пан-отец на кружку пива. Присоединился к нашей компании еще и второй — тот красный, румяный попик, да еще один учитель из Тупиц, тот худенький, с растрепанной бородой. Как водится, за пивом идет беседа. Говорили больше всего попики. Я больше слушал, чем говорил, потому что боялся, как бы из меня не вылез чересчур уж глупый и простоватый мужик. А учитель еще больше стеснялся священников, чем я. Но так было сначала, а потом уж и у меня язык развязался, как хмель в голову ударил.

Как начали священники попрекать наш темный народ, что не знает, кто ему враг, а кто — приятель, что ничего больше не видит — лишь бы только напиться, что не любит просвещать свою глупую голову, — то я сумел так поддакнуть им в жалобах на наш народ, что пан-отцы только дивились, где это я так хорошо узнал этот несчастный народ.

Все же это еще не был мой экзамен на интеллигента. Сначала пришлось мне порядком попотеть со страху, пока не сдал тот экзамен.

Начали священники вспоминать те времена, как ходили в семинарию. Вот здесь я и набрался страху. А ну ж, спросят меня, какую я кончил школу! А я и сельской не окончил: ходил три зимы, да и перестал, так как после батькиной смерти пошел на службу. Но им было не до того, чтоб кого-нибудь о чем бы спрашивать. Каждый старался рассказать о себе, один другого перебивал. Что один начнет, расскажет примерно до половины, так другой его и не слушает, а только выжидает, когда тот станет дыхание переводить. Тогда он сразу со своим выедет: «Я, например… мне раз… Да погоди, послушай, что со мной было…»

Вот и все, что сначала можно было понять. Но немного погодя, когда я хорошо вслушался, то понял все дочиста, о чем они говорят. Хвалились один перед другим! Хвалились тем, что когда ходили в школу, то ничему не учились, а так как-то обдурили преподавателей, да и двинулись выше. Так увлеклись этими воспоминаниями, что, смотрю, и учитель тоже пытается встревать в разговор! Вытянул свою и без того длинную шею, поднял брови кверху, хлопает глазами да кивает головой, будто давится. Вот точно так мучится утка, когда ухватит слишком много чего-нибудь сухого и не может проглотить.

— А я, — говорит, — тоже никогда ничего не знал.

Вот это, думаю, хорошо, вот в таких школах уж и я мог бы быть. Во первых, не учился, во-вторых, не знал, в-третьих, забыл и остался таким, как вы меня видите. Таким путем набрался я храбрости и, не откладывая, приступил к экзамену!

Начали батюшки хвалиться, что ничего не читают: «И та газета никудышная, и эта пустая, — только потеря времени!»

— Да и я ничего не читаю, — похвалился и я; да немного и соврал, потому что выписываю дешевую газету для крестьян.

Смотрю, а учитель опять вытянул шею и давится. Но на сей раз догадался: он уж не к батюшкам обращается, а ко мне. Смекнул, что я его не перебью, дам докончить.

— Я, — говорит, — беру только одну газету — казенную, за счет школы. Да разве стану я такое свинство читать!