Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты

Когда все сочиненіе нравится одному челов ѣку, то такое сочиненie, по моему мнению, совершенно въ своемъ род ѣ. Чтобы достигнуть этаго совершенства, a всякій авторъ над ѣется на совершенство, я нахожу только одно средство: составить себ ѣясное, определенное понятіе о ум ѣ, качествахъ и направлении предполагаемаго читателя.

Поэтому я начну съ того мое обращеніе къ вамъ, читатель, что опишу васъ. Ежели вы найдете, что вы не похожи на того читателя, котораго я описываю, то не читайте лучше моей пов ѣсти — вы найдете по своему характеру другія пов ѣсти. Но ежели вы точно такой, какимъ я васъ предполагаю, то я твердо уб ѣжденъ, что вы прочтете меня съ удовольствіемъ, темъ бол ѣе, что при каждомъ хорошемъ м ѣст ѣмысль, что вы вдохновляли меня и удерживали отъ глупостей, которыя я могъ бы написать, будетъ вамъ пріятна.

Чтобы быть приняту въ число моихъ избранныхъ читателей, я требую очень немногаго: чтобы вы были чувствительны, т. е. могли бы иногда пожал ѣть отъ души и даже пролить н ѣсколько слезъ объ вымышленномъ лиц ѣ, котораго вы полюбили, и отъ сердца порадоваться за него, и не стыдились бы этаго; чтобы вы любили свои воспоминанія; чтобы вы были челов ѣкъ религіозный; чтобы вы, читая мою пов ѣсть, искали такихъ м ѣстъ, которыя зад ѣнутъ васъ за сердцо, а не такихъ, которыя заставютъ васъ см ѣяться; чтобы вы изъ зависти не презирали хорошаго круга, ежели вы даже не принадлежите къ нему, но смотрите на него спокойно и безпристрастно — я принимаю васъ въ число избранныхъ. И главное, чтобы вы были челов ѣкомъ понимающимъ , однимъ изъ т ѣхъ людей, съ которымъ, когда познакомишься, видишь, что не нужно толковать свои чувства и свое направленіе, а видишь, что онъ понимаетъ меня, что всякій звукъ въ моей душ ѣотзовется въ его. — Трудно и даже мн ѣкажется невозможнымъ разд ѣлять людей на умныхъ, глупыхъ, добрыхъ, злыхъ, но понимающій и непонимающій это — для меня такая р ѣзкая черта, которую я невольно провожу между вс ѣми людьми, которыхъ знаю. Главный признакъ понимающихъ людей это пріятность въ отношеніяхъ — имъ не нужно ничего уяснять, толковать, а можно съ полною ув ѣренностью передавать мысли самыя не ясныя по выраженіямъ. Есть такія тонкія, неуловимыя отношенія чувства, для которыхъ н ѣтъ ясныхъ выраженій, но которыя понимаются очень ясно. Объ этихъ-то чувствахъ и отношеніяхъ можно см ѣло намеками, условленными словами говорить съ ними. Итакъ, главное требованіе мое — пониманіе. Теперь я обращаюсь уже къ вамъ, опред ѣленный читатель, съ извиненіемъ за грубость и неплавность въ иныхъ м ѣстахъ моего слога — я впередъ ув ѣренъ, что, когда я объясню вамъ причину этаго, вы не взыщите. Можно п ѣть двояко: горломъ и грудью. Не правда ли, что горловой голосъ гораздо гибче груднаго, но зато онъ не д ѣйствуетъ на душу? Напротивъ, грудной голосъ, хотя и грубъ, беретъ за живое. Что до меня касается, то, ежели я, даже въ самой пустой мелодіи, услышу ноту, взятую полной грудью, у меня слезы невольно навертываются на глаза. То же самое и въ литератур ѣ: можно писать изъ головы и изъ сердца. Когда пишешь изъ головы, слова послушно и складно ложатся на бумагу. Когда же пишешь изъ сердца, мыслей въ голов ѣнабирается такъ много, въ воображеніи столько образовъ, въ сердц ѣстолько воспоминаній, что выраженія — неполны, недостаточны, неплавны и грубы.

Можетъ быть, я ошибался, но я останавливалъ себя всегда, когда начиналъ писать изъ головы, и старался писать только изъ сердца.

Еще я долженъ вамъ признаться въ одномъ странномъ предуб ѣжденіи. По моему мн ѣнію, личность автора, писателя (сочинителя) — личность анти-поэтическая, а такъ какъ я писалъ въ форм ѣавтобиографіи и желалъ какъ можно бол ѣе заинтересовать васъ своимъ героемъ, я желалъ, чтобы на немъ не было отпечатка авторства, и поэтому изб ѣгалъ вс ѣхъ авторскихъ пріемовъ — ученыхъ выраженій и періодовъ.

Обращеніе къ читателямъ: какого я себ ѣвоображаю читателя, и почему нужно воображать себ ѣчитателя. Я пишу изъ сердца — извините грубый слогъ. Я пишу автобіографію, извините, что н ѣтъ авторскихъ пріемовъ.

Милостивые Государи!

Я выступаю на литературное поприще съ великой неохотой и отвращеніемъ. Чувство, которое я испытываю, похоже на то, съ которымъ я обыкновенно вхожу въ публичныя м ѣста, куда пускается всякій народъ, и гд ѣя могу безъ всякой причины получить отъ пьянаго или безумнаго оскорбленіе. Почему? Потому что вы, Милостивые Государи, для меня т ѣ, отъ которыхъ на литературномъ поприщ ѣя боюсь получить оскорбленiе. Слово оскорбленіе я говорю зд ѣсь совс ѣмъ не въ переносномъ смысл ѣ, но въ прямомъ: т.-е. я не назову оскорбленіемъ, ежели вы зад ѣнете мое авторское самолюбіе, но я говорю о личномъ оскорбленіи, котораго я вправ ѣбояться съ вашей стороны. Когда вы пишете критику на какое нибудь сочиненіе въ журнал ѣ, вы безъ сомн ѣнія им ѣете въ виду то, что авторъ того сочиненія прочтетъ вашу критику. (И даже, ежели вы захотите признаться откровенно, разсчитывая впечатл ѣніе, которое произведетъ на читателей ваша критика, вы изъ вс ѣхъ читателей им ѣете бол ѣе всего въ виду автора, а иногда его однаго.)

Писать или говорить такія в ѣщи про какое-нибудь лицо, которыя вы не скажете ему въ глаза и не напишете ему, значитъ говорить оскорбительныя вещи.

Говорить эти вещи въ глаза или писать къ нему, значитъ оскорблять то лицо.

Писать эти вещи въ журналахъ — то же, что говорить въ глаза или писать къ нему письмомъ, потому что, когда вы пишете критику, вы им ѣете въ виду личность автора.

Писать къ лицу оскорбительныя вещи и не подписывать, называется пасквиль. Сл ѣдовательно, критикуя NN, ежели вы говорите про него такія в ѣщи, которыя не скажите ему въ глаза, значитъ, что вы пишете пасквиль.

Про сочиненіе, которое вы критикуете, вы все скажете въ глаза автору, не ст ѣсняясь ни чемъ — вы скажите, что книга дурна, что мысль несправедлива, что ссылки нев ѣрны, что языкъ неправиленъ, что правила ор ѳографіи не соблюдены, но вы не скажете автору: «ваша книга глупа», потому что глупую книгу можетъ написать только глупый челов ѣкъ, между т ѣмъ какъ дурную можетъ написать хорошій челов ѣкъ; вы не скажете, что безсмысленно, что писалъ ее неучь. Однимъ словомъ, вы будете говорить о книги, а не о личности автора, иначе это будетъ оскорбленіе. Почему вы въ критикахъ д ѣлаете эти оскорбленія и еще въ вид ѣпасквили, которую вы подписываете общепринятой формулой «мы». Кто эти «мы», скажите, ради Бога?

Вс ѣли это сотрудники журнала, или одно множественное лицо? «Мы сов ѣтуемъ Г-ну N. то-то и то-то», «мы жал ѣемъ», «мы желали бы», «это просто см ѣшно» и т. д. Господа т ѣ[?] «мы», теперь я къ вамъ обращаюсь, такъ какъ я уб ѣжденъ, что, хотя у васъ странное имя, но все-таки вы какое-нибудь лицо. Скажите пожалуйста, ежели вы встр ѣтите меня где-нибудь, ну, положимъ, въ концерт ѣ, и зам ѣтите, что я не бритъ, вы не подойдете ко мн ѣи не скажете: «мы сов ѣтовали бы вамъ сначала обриться, а потомъ идти слушать музыку», или — «очень жал ѣемъ, что вы не над ѣли фрака», или — «мы желаемъ, чтобы вы тутъ стояли, а не зд ѣсь», или — «просто см ѣшно, какой у васъ носъ». Вы бы не сд ѣлали этаго, а то бы могли нажить исторію, потому что я не пов ѣрилъ бы, что вы фикція «мы», а, критикуя мою книгу, вы мн ѣсказали точно такія же дерзости, хотя я тоже зналъ, что «мы» кто-нибудь да есть, а не фикція. Вы сов ѣтовали сначала прочесть то-то, желали бы больше посл ѣдовательности, жал ѣете о томъ, что я не знаю того [то], и не находите, что это просто см ѣшно, что я говорю. — Вспомните библ[іографическія] кр[итики] на книги о [ 1 неразобр. ], на стихотворенія неизв ѣстныхъ авторовъ, на практическія книги. Поэтому разв ѣне справедливо то, что я говорю о сходств ѣлитературнаго поприща съ публичными м ѣстами?