Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты

Странное чувство испытывалъ я, глядя на Соничку и Петра, когда они танцовали противъ меня. Они оба заняты были другъ другомъ, говорили и см ѣялись безпрестанно. Я ревновалъ ихъ обоихъ, однаго къ другому, и вм ѣст ѣсъ т ѣмъ я ихъ такъ любилъ, что мн ѣтоже [?] пріятно было вид ѣть, что они вм ѣст ѣи что понравились другъ другу. Нельзя было не чувствовать этого удовольствія, глядя на нихъ, такъ они были милы и шли одинъ къ другому. Я охотно пожертвовалъ бы собой для ихъ счастія. Такъ какъ я неотступно сл ѣдилъ за ними глазами, они тоже изр ѣдка взглядывали на меня. Меня мучила мысль, что они говорятъ и см ѣются обо мн ѣ, хотя теперь я уб ѣжденъ, что они нисколько обо мн ѣне думали, а взглядывали на меня по тому невольному чувству, которое заставляетъ оглянуться на челов ѣка, который пристально на васъ смотритъ. — На мазурку Соничку ангажировалъ братъ — я опоздалъ. Соничка Валахина была царицей бала — вс ѣмальчики нашихъ л ѣтъ, которые тутъ были, не спускали съ нея глазъ. Какъ и всегда, н ѣкоторые д ѣйствительно были влюблены — Петръ, И. Ивины, Володя, я, Этьенъ; другіе приглашали ее танцовать и занимались ею потому только, что общее вниманіе было обращено на нее. Петръ посл ѣ[?] кадрили взялъ меня за руку и таинственно сказалъ: «Какая прелесть Валахина».

Заиграли мазурку; бабушка вышла изъ гостиной; прикатили мягкое кресло, и бабушка ус ѣлась въ углу залы. Дамы у меня не было, да и зач ѣмъ мн ѣбыла дама; я подошелъ къ бабушк ѣ. «Что весело ли теб ѣ, мой милый поэтъ?» сказала бабушка, взявъ меня за руку. Я ничего не могъ больше сказать отъ полноты чувствъ, какъ только: «Ахъ, какъ я вамъ благодаренъ, бабушка», и н ѣжно поц ѣловалъ ея руку. — «Очень рада, mon cher», [147] [дорогой,] сказала она, разбирая съ большою медленностью конфекты, которыя держалъ на большомъ поднос ѣпередъ ней лакей.

Мазурка кончилась; Володя, братъ и Петръ Ивинъ подошли ко мн ѣи очень деликатно старались ут ѣшить меня. Они не говорили ни слова о моей деконфитур ѣ(ежели бы я услыхалъ отъ нихъ одно слово прямого сожал ѣнія, я бы разрев ѣлся), а стали толковать о томъ, какъ Этьенъ хвастался своей силой и хот ѣлъ на пари бороться съ к ѣмъ бы то ни было изъ насъ. Въ это время онъ подошелъ къ намъ и подтвердилъ свой вызовъ. — «Пойдемте сейчасъ, попробуемъ», сказалъ Петръ Ивинъ Этьену и, взявъ меня за руку, потащилъ наверхъ. Хотя Корнаковъ былъ довольно силенъ по л ѣтамъ, но такъ какъ вс ѣбыли противъ него, ему во время борьбы досталось порядочно: кто-то ударилъ его по голов ѣлексикономъ Татищева такъ сильно, что у него вскочила пресм ѣшная красная [?] шишка. Борьба (или скор ѣе драка, потому что всегда переходило въ это), къ которой я всегда им ѣлъ большую склонность, проба силы, шумъ, крикъ и б ѣготня разгуляли меня и заставили почти забыть мою неудачу, т ѣмъ бол ѣе, что въ упражненіяхъ этаго рода, несмотря на то, что я былъ моложе вс ѣхъ, я былъ однимъ изъ первыхъ. Насъ позвали ужинать, и я, оставивъ вс ѣмизантропическіе планы, поб ѣжалъ внизъ. За ужиномъ, когда дворецкій сталъ разливать изъ бутылки, завернутой салфеткой, шампанское, мы встали и съ налитыми бокалами подошли къ бабушк ѣеще разъ поздравить ее. Не усп ѣли мы этаго сд ѣлать, какъ раздались звуки гросфатера и зашум ѣли отодвигаемые стулья. Я думаю, что я не решился бы позвать Соничку на гросфатеръ, ежели бы не зам ѣтилъ, что Этьенъ съ своей шишкой подходитъ къ ней. Въ первой пар ѣпошелъ папа съ какой-то дамой, и такъ какъ не нужно было ни вспоминать старыя па, ни учиться новымъ въ этомъ танц ѣи притомъ я былъ разгоряченъ борьбой и бокаломъ Шампанскаго, я не чувствовалъ никакой заст ѣнчивости и былъ веселъ до безумія.

спокойно идти прямо къ нашимъ пост ѣлямъ, но все лицо двигалось, брови прыгали, щеки отдувались и опускались, а ноги д ѣлали все навыворотъ. Николай шелъ около его и одну руку держалъ около спины, а другую около св ѣчки на всякій случай. Карлъ Иванычъ взошелъ въ пустое пространство между нашими постелями, сначала грозно посмотр ѣлъ на насъ; отъ него пахло какой-то гарью съ уксусомъ и табакомъ; ничего похожаго не было съ обыкновеннымъ его запахомъ; потомъ, уб ѣдившись, что мы спимъ, онъ оперся об ѣими руками о ст ѣну даже и той рукой, въ которой была св ѣчка — сало потекло по ст ѣн ѣ, и св ѣчка потухла; горячій фитиль остался въ его ладони и должно быть обжегъ его ужасно, но онъ хладнокровно посмотр ѣлъ на свою ладонь, потомъ опять на насъ, сталъ улыбаться и выговорилъ съ милымъ сердечнымъ выраженіемъ: «liebe Kinder», [148] [милые дети,] но въ это самое время я съ ужасомъ услыхалъ, какъ забурчало у него въ живот ѣ, потомъ въ горл ѣ; онъ сталъ вытягивать шею, подаваться впередъ и какъ будто хот ѣлъ бодать ст ѣну......... Когда Николай съ Савеліемъ унесли его и вычистили сл ѣды его присутствія, «такъ вотъ какъ Карлъ Иванычъ въ Москв ѣиспортился», подумалъ я. «Ахъ, какой ужасъ», у меня проб ѣжалъ морозъ по кож ѣ, и я вздохнулъ съ отвращеніемъ, когда вспомнилъ, что сд ѣлалось изъ всегда спокойнаго, величаваго, добраго старика, Карла Иваныча. Несмотря на этотъ отвратительный эпизодъ, я заснулъ, мечтая о Соничк ѣ.

Второе изв ѣстіе о пом ѣщеніи д ѣтей въ учебное заведеніе огорчаетъ меня больше потому, что мн ѣкажется теб ѣэтаго очень хочется, но я ни за что не соглашусь и буду просить тебя, просить на кол ѣняхъ разъ навсегда дать мн ѣоб ѣщаніе воспитывать д ѣтей всегда дома, буду ли я жива или н ѣтъ. Я не спорю объ вс ѣхъ выгодахъ для службы, для связей, но повторяю опять то, что говорила теб ѣне одинъ разъ. Воспитаніе въ учебномъ заведеніи по моему мн ѣнію, можетъ быть я ошибаюсь, но мн ѣтакъ кажется, должно д ѣйствовать пагубно на нравъ д ѣтей и на ихъ будущность. Чувствительность — эта способность сочувствовать всему хорошему и доброму, и способность, которая развиваетъ религіозное чувство, должны быть убиты посреди д ѣтей, оставленныхъ на свой произволъ (потому что разв ѣможно назвать присмотромъ и попеченіемъ о нихъ то, что имъ даютъ ѣсть, кладутъ спать въ урочные часы, наказываютъ т ѣлесно за проступки?), посреди д ѣтей, составившихъ маленькую республику, на основаніи своихъ ложныхъ понятій. Всякое проявленіе чувствительности наказывается насм ѣшками. И какъ произвольна и деспотична всегда эта маленькая республика въ своихъ д ѣйствіяхъ! Не говоря о любви къ Богу, которую простительно имъ не понимать, любовь къ родителямъ, къ роднымъ, сожал ѣніе къ печалямъ, страданіямъ другихъ, слезы — вс ѣлучшія побужденія, которыми такъ полна бываетъ молодая душа, неиспорченная ложными правилами, вс ѣэти побужденія, безъ которыхъ н ѣтъ счастія, возбуждаютъ только презр ѣніе и должны быть подавлены въ пользу какого-то см ѣшного (ежели бы это не им ѣло такихъ дурныхъ посл ѣдствій) духа геройства. Развратъ въ тысячи различныхъ формъ можетъ вкрасться въ эту, откровенно открытую для всего, юную душу. Развратъ никогда не доставляетъ счастія, но онъ ч ѣмъ-то заманчивъ и можетъ быть пріятенъ для того, кто еще не испыталъ печальной стороны его. Отъ этаго челов ѣкъ, испытавшiй жизнь, всегда съум ѣетъ остановится, не дойдя до горечи чаши, но юная душа жаждетъ крайностей, доброд ѣтели или порока, это зависитъ отъ направленія, которое дадутъ ей окружающіе. Я ув ѣрена, что погибло много молодыхъ людей, т. е. морально погибло отъ того, что, увлекшись разъ совершенно безвинно порокомъ и сд ѣлавъ поступокъ, оскорбившій ихъ внутреннее чувство, и за который сов ѣсть обвиняла ихъ, они впали въ глубину разврата, чтобы заглушить этотъ голосъ. Ежели же достало силы перенести угрызенія сов ѣсти, достаточно носить эту в ѣчную неумолкающую улику въ своемъ сердц ѣ, чтобы навсегда потерять спокойствіе въ жизни. Сколько этихъ поступковъ, въ которые такъ легко впасть молодому челов ѣку! И какіе ужасные поступки! Мн ѣсамой см ѣшно, какъ я разболталась, но ты знаешь — это мой dada, [149] [конек,] а главное, д ѣло идетъ о д ѣтяхъ. Н ѣтъ, тысячу разъ н ѣтъ, никогда, покуда я жива, не соглашусь я отдать д ѣтей въ учебное заведеніе, и, ежели ты хочешь сд ѣлать меня совершенно счастливой, то скажи мн ѣи дай честное слово, что этаго никогда не будетъ.