Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты

«Этотъ паштетъ такъ хорошъ, Н-я Н-а», сказалъ, пережевывая, баринъ съ большими усами и съ золотымъ большимъ перстнемъ на рук ѣ, который сид ѣлъ подл ѣпапа: «что я никогда ничего лучше не ѣдалъ». «Очень рада», сказала бабушка. «Знаете ли, А. М. [?], продолжалъ баринъ, паштетъ и цв ѣтная капуста для меня — все. Вы можете меня разбудить ночью и дать мн ѣпаштету или цв ѣтной капусты». — «Я ув ѣренъ», подумалъ я, «что бабушка не воспользуется его позволеніемъ и не станетъ его будить ночью и предлагать эти кушанія». — «Вотъ и Князь Иванъ тоже большой охотникъ до паштета», сказала бабушка, «жаль, что его н ѣтъ, нынче точно Василій отличился». — «Можно бы послать Князю», робко и улыбаясь зам ѣтила покровительствуемая бабушкой рябая родственница, сид ѣвшая на конц ѣстола. (Она была московская старожилка.) — «Что вы, моя милая», сказала бабушка: «на Мясницкую?... A propos», [141] [Кстати,] сказала она: «Кнезь Иванъ Иванычъ отдалъ мн ѣнынче ложу въ театръ <���«Аскольдову могилу», свези вечеромъ д ѣтей, Pierre». Папа сказалъ, что непрем ѣнно воспользуется ложей.> А рябая родственница сказала: «верхомъ бы въ миск ѣеще тепленькій довезли. Вотъ Княгиня И. В. всегда посылаетъ верхомъ [142] Написано: вихремъ. да еще къ Сухаревой башн ѣ». Вс ѣобратили вниманіе на рябую родственницу. — «Полноте, М. И.», сказалъ, добродушно улыбаясь, папа.

Мн ѣкажется, что Сережа былъ жестокъ по ложному point d’honneur, [143] [чувство чести,] желая показать свое молодечество, а я потому, что было бы свыше силъ моихъ не подражать ему. Главная же причина, мн ѣкажется, была вотъ въ чемъ.

Особенность д ѣтскаго характера состоитъ въ стремленіи генерализировать вс ѣпонятія, приводить ихъ къ одному общему началу, — стремленіе, происходящее отъ недостатка развитія умственныхъ способностей.

Дитя никакъ не можетъ себ ѣпредставить, чтобы могла быть вещь, хорошая съ одной стороны и дурная съ другой. То качество въ вещи, которое первое поразило его, онъ принимаетъ общимъ качествомъ всей вещи. Въ отношеніи къ людямъ дитя составляетъ себ ѣпонятія о нихъ по первому наружному впечатл ѣнію. Ежели лицо произвело на него впечатл ѣніе см ѣшное, то онъ и не подумаетъ о хорошихъ качествахъ, которыя могутъ быть соединены съ этой см ѣшною стороною; но уже о всей совокупности качествъ лица составляетъ самое дурное понятіе. Это самое было со мною въ отношеніи б ѣднаго Грапа. «Ежели онъ такъ см ѣшонъ, то онъ в ѣрно дурной мальчикъ, а ежели онъ дурной мальчикъ, то не стоитъ и думать о томъ, хорошо ли ему или дурно; и сл ѣдовательно можно д ѣлать съ нимъ всякія гадости».

Ежели разсужденіе это не оправдываетъ меня, то пусть же служитъ оно доказательствомъ тому, что, раскаиваясь въ своемъ поступк ѣ, я теперь очень желалъ бы ч ѣмъ-нибудь оправдать его.

Я на бульвар ѣне обратилъ вниманія на самую Валахину, но теперь, хотя она была уже среднихъ л ѣтъ, лицо ея, несколько сморщенное, показалось мн ѣочень красивымъ, должно быть потому, что я нашелъ въ ней сходство съ ея дочерью. Она им ѣла то же выраженіе грусти и доброты. Впосл ѣдствіи я узналъ, что Валахина въ жизни своей перенесла много горя и слезъ. Въ свое время она была изв ѣстная красавица. Голубые огромные глаза были прелестны, но въ то время, какъ я ее вид ѣлъ, должно быть отъ слезъ глаза ея изъ темно-голубыхъ сд ѣлались какими-то мутными, свинцовыми.

«Познакомьтесь съ вашей кузиной» сказала она намъ, обращаясь исключительно къ Волод ѣ. Я вспомнилъ глупость, которую я сд ѣлалъ на бульвар ѣ, когда снялъ фуражку, и ужасная мысль проб ѣжала въ моей голов ѣ: «верно она разсказала объ этомъ дочери, и мн ѣн ѣтъ надежды ей понравиться».

Ивины у ѣхали домой для того, чтобы переод ѣться и въ 8 часовъ хот ѣли прі ѣхать опять.

Люди въ б ѣлыхъ галстукахъ и съ озабоченными физіономіями сновали по вс ѣмъ комнатамъ. Въ буфет ѣбыла зам ѣтна особенная хлопотливость и перетиралось серебро и пыльный хрусталь, уже очень давно не видавшіе св ѣта. Въ зал ѣслышенъ былъ сильной запахъ скопидара, и Филатъ, подвязавши фартукъ и подст ѣливши ручникъ на стулъ, на которомъ стоялъ, зажигалъ фитили лампъ, уменьшалъ и прибавлялъ огня и тщательно вытиралъ и над ѣвалъ разныхъ формъ колпачки. Большая стоячая лампа, треножникъ, бра, въ которыхъ съ незапамятныхъ временъ были поставлены ни разу неначатые спермацетовыя св ѣчи, — все было зажжено въ зал ѣи двухъ гостиныхъ.

Ст ѣны, потолокъ, паркетъ, карнизы, картины въ гостиной были облиты яркимъ ламповымъ св ѣтомъ и им ѣли видъ необыкновенный — вс ѣэти предметы казались мн ѣсовершенно новыми. Даже волтеровское кресло, платки, коробочки и сама бабушка, которая хотя и была не въ дух ѣза то, что на весь домъ навоняли скапидаромъ, им ѣли видъ праздничный.

Дверь изъ с ѣней разтворилась, пахнуло холодомъ, и взошли какіе-то люди въ с ѣрыхъ шинеляхъ и съ какими-то странными вещами подъ мышками. Они прошли за ширмы, которыя были поставлены въ углу залы. Изъ-за ширмъ послышалось откашливаніе, плеванье, щелканье замковъ, отрывистые басистые голоса: «пожалуйте св ѣчей». «Это чья партитура?» «Канифоль». «Ну, васъ къ Богу», потомъ несколько нотъ piccicato на скрипк ѣи наконецъ вся ужасная для слуха не складица строющаго[ся] оркестра. Квинты на струнныхъ инструментахъ, глупыя прелюдіи на флейтахъ и волторнахъ и т. д. Это былъ сюрпризъ князя Ивана Ивановича.

«О, — да у васъ в ѣрно танцы будутъ», сказалъ Петръ, выходя изъ гостиной, въ которой, несмотря на свою пріятную наружность, отдалъ общую дань заст ѣнчивости. «Надо перчатки над ѣвать», прибавилъ онъ, доставая изъ кармана новую пару лайковыхъ перчатокъ. — «Ну вотъ вздоръ», сказалъ я, взявъ его за локоть и направляя къ двери наверхъ: «еще усп ѣемъ съиграть въ солдатовъ — пойдемъ наверхъ, я теб ѣпокажу, какая у насъ перем ѣна». — «Пойдемте, пойдемте; есть у вашего н ѣмца трубка?» прибавилъ Etienne, неуклюже р ѣзвясь и тоже хватая за руку Петра, эта вольность со стороны мальчика, который только что познакомился съ моимъ возлюбленнымъ Ивинымъ, мн ѣпоказалась неум ѣстною, и я, отстранивъ несноснаго Князя, повелъ Петра на л ѣстницу. Я зам ѣтилъ, что онъ тоже заглядывался на Соничку, и можетъ быть отъ этого такъ торопливо велъ его на темный верхъ. — «Où allez vous, Pierre?», [145] [Куда вы, Пьер?] послышался за нами сдержанный в ѣжливостью голосъ гувернера: «vous voyez, qu’on dansera. — Haben sie ihre Handschuhen?» [146] [вы видите, что будут танцы. Перчатки с вами?]