Халлдор Лакснесс - Свет мира

Но провожатый Реймар, очевидно, и не подозревал, что его спутник доживает последние минуты, он весело болтал, пока они поднимались на перевал, прерываясь только затем, чтобы подогнать лошадей. Он слышал, что больной имеет природную склонность к поэзии, и, когда носилки трясло особенно сильно, он начал декламировать стихи о разных лакомых вещах — горячих оладьях, пышнотелых женщинах, холодной простокваше и верховых лошадях, а потом спросил больного, не приходилось ли ему прежде слышать эти стихи. К тому времени, когда они достигли перевала, Реймар уже продекламировал столько удивительнейших произведений поэзии, что Оулавюр Каурасон совсем позабыл о близкой смерти паже перестал замечать скрип носилок.

— Так, значит, ты скальд? — спросил он наконец.

— Едва ли найдется какой-нибудь другой скальд, чтобы его в народе любили так же, как меня, дружище, — ответил скальд Реймар. Спроси-ка об этом всех свидинсвикских баб! С твоего позволения, дружище, признаюсь тебе, что я написал четыре сборника рим: римы о Мемроке и Алибабе, римы о Нагеле и Апагитте, римы о Эйнгильрад, королеве острова Самсё, и римы о сырах, я уже не считаю всю современную поэзию, а это более двадцати свадебных поэм, пятьдесят надгробных эпитафий, их я ценю по семьдесят эйриров за штуку, сотни две любовных стихов, написанных по заказу парней и девушек, эти стихи идут под чужим именем, ну и к тому же бесчисленное множество стихов, которые вылились у меня прямо из сердца, это стихи об изменах в Свидинсвике, о несчастных случаях, о нехватке табака, о пьянстве и прочем. И наконец, только не подумай, что это плохие стихи, раз я говорю о них в последнюю очередь, позволю себе упомянуть стихи помельче, сюда относятся стихи о лошадях, о морских плаваниях, песни о всяких яствах, хулительные стихи, непристойные, стихи-перевертыши, детские песенки и разные импровизации. Да, смело могу сказать, что я как следует потискал богиню поэзии.

За все годы, проведенные под скошенным потолком, Оулавюр Каурасон никогда не слышал столько стихов, сколько услышал здесь в горах с утра до полудня. Не успел он попросить скальда Реймара прочесть ему начало рим о Мемроке и Алибабе, как тот начал читать, и не кончил, пока не прочел последние римы о сырах рокфор и камамбер, и это невзирая на ветер, все время дувший ему прямо в лицо. В перерыве между римами юноша улучил момент и спросил:

— Все-таки очень трудно быть скальдом, правда, Реймар?

Тот не смог сразу ответить на столь неожиданный вопрос, так он был поражен.

— Трудно? Мне? Быть скальдом? — переспросил он. — Спроси-ка лучше наших баб, трудно ли Реймару быть скальдом. Не далее как вчера я въезжал во двор одного из лучших хуторов в округе, а хозяйская дочь стояла на крыльце и улыбалась, так я тут же приветствовал ее искусным четверостишием с перекрестной рифмой, которое я сложил, пока слезал с седла. Нет, дружище, скальдом быть совсем нетрудно, скальдом быть очень приятно. Это ведь просто такой дар.

— А что, по-твоему, требуется, чтобы быть хорошим скальдом? — спросил юноша.

— Что требуется? — снова переспросил Реймар и рассмеялся. — Спроси у баб! — Но все-таки этот вопрос заставил его задуматься, раньше Реймару это никогда не приходило в голову. — Собственно говоря, требуются только две вещи, — сказал он, поразмыслив, — аллитерации и рифмы. Это основа основ поэзии. Тот, кто помнит об этом, может всегда сочинить любое стихотворение. А тот, кто забывает, никогда ничего не сочинит. Молоть языком может каждый. А рифмовать — только скальд. С твоего позволения — это особый дар. Конечно, чем замысловатее стихи, тем лучше. Правда, когда рифм уж слишком много, это может показаться и скучным, девушкам такие стихи обычно не нравятся, другое дело внутренние рифмы — тут переборщить невозможно. Ну и не вредно уметь составлять кеннинги, но я взял себе за правило никогда не злоупотреблять ими. Я составляю кеннинги только о трех вещах: о мужчинах, женщинах и о кораблях; в Исландии в наши дни вообще почти не употребляются кеннинги о других вещах.

— А что ты скажешь, Реймар, если скальд пишет о душе и о духовной жизни?

— О духовной жизни? О душе? — спросил скальд Реймар. — Ты имеешь в виду поминальные стихи о людях, которые умерли, да?

— Нет, я имею в виду дух, душу, — объяснил молодой скальд.

— На кой черт тебе душа, дружище? Душа — это дело пастора, о таких вещах девушки слушать не любят. Запомни, мой мальчик, тот, кто говорит о душе, имеет в виду что-то совсем другое, только не осмеливается сказать об этом вслух. На добром старом исландском языке «душа» означает «мешок», и, уж поверь мне, тот, кто больше всего болтает о душе, только и ждет, чтобы ему чего-нибудь перепало в мешок. Я в этом убежден.

Льоусвикинг перестал задавать вопросы. Он думал о божественном откровении, о Сигурдуре Брейдфьорде, о своем невидимом друге и сомневался в том, что Реймар столь же велик в области духа, как и в области поэзии.

Они ехали по нагорью, последние хутора уже давно остались позади, очертания долины словно стерлись, фьорд скрылся, а горы слились друг с другом, и лишь кое-где возвышались отдельные вершины, точно холмы на равнине, и далеко-далеко, на самом краю горизонта, виднелось море. Прохладный и живительный воздух здесь наверху был похож на ту аптеку стоимостью в две тысячи крон, о которой юноша мечтал всю жизнь, хотя и не имел возможности купить ее, он омывал тело юноши, словно пьянящие волны. Юноша больше не испытывал страха. Скошенный потолок, под которым он, скрючившись, пролежал два года и откуда его вынесли всего несколько часов назад, казался ему теперь старой сказкой, не имевшей к нему никакого отношения. Он больше не был самым ничтожным существом на земле, нет, он как бы слился с небесной радостью гор и не боялся уже ничего, даже бессмертия души.

— Вот граница округи. Давай тут перекусим.

Скальд Реймар направил лошадей в болотистую низинку и остановился возле реки, бегущей с гор. Он отвязал юношу от носилок и положил его на мох. Лежа во мху, юноша глядел на лазурно-синее небо вечности, которое наконец вновь стало его другом.

С улыбкой чревоугодника скальд Реймар развернул сверток с едой, и в нос ударил аппетитный запах хлеба, рыбы и холодного кофе. Старший скальд протянул младшему большой кусок трески и сказал:

— Слушай, мне вот что пришло в голову: а не воспользоваться ли нам случаем, чтобы попробовать заодно исцелить тебя?

— Исцелить такого, как я, — это легче сказать, чем сделать, дорогой Реймар, — заметил юный скальд.

— Вот здесь, в баночке, масло, — сказал скальд Реймар.

— У меня такая болезнь, что ее никто не понимает.

— Черт подери, смотри, какая жирная грудинка, пожалуй, она пожирней, чем наша дорогая Магнина: ничего не скажешь, хозяйки Подножья не поскупились сегодня на радостях, что избавились наконец от тебя.