Халлдор Лакснесс - Свет мира

На что директор ответил, что судья совершенно прав, сегодня вечером им некогда слушать стихи.

— К научному обществу имеет отношение только та поэзия, которая способствует получению доказательств. Английские исследователи души считают, что лучше всего получению доказательств способствует пение псалмов и чтение молитвы «Отче наш», поэтому я и попросил всех захватить с собой Псалтыри, что же касается «Отче наш», я надеюсь, что присутствующие знают наизусть хотя бы часть этой молитвы.

Директор взял несколько аккордов на фисгармонии и попросил гостей петь. Тоурунн из Камбара прикрутила лампу. «Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних». Доктор был как бы мертв, лицо его покрывал платок. Тоурунн из Камбара уселась поглубже в кресло, сняла туфли, вытянула ноги и закрыла глаза. Когда псалом был допет до середины, по телу Тоурунн начала пробегать дрожь, дышала она с трудом, то посапывая, то издавая слабые стоны. Едва допели последнюю строку, она пробормотала невнятным голосом:

— Погасите лампу и обратите ваши помыслы к свету.

Лампу погасили и начали читать «Отче наш».

— Еще раз, — прошептал директор в экстазе, и «Отче наш» был прочитан еще раз, а потом еще и еще. Когда молитва была прочитана раз двадцать, директор Пьетур прошептал:

— Тоурунн! Милая Тоурунн. — Но она не ответила. — Ты меня слышишь, Тоурунн, или ты уже впала в транс?

Молчание.

— Она впала в транс, — заявил директор. — Теперь надо все время петь псалмы и помнить о том, что необходимо, как только появится связь, взывать к небесной силе и свету.

Пропели еще несколько псалмов и снова несколько раз прочли «Отче наш». Внезапно среди молитвы послышался незнакомый мужской голос, он был не очень низкий:

— Добрый вечер, привет вам всем.

— Да благословит тебя Иисус, — сказал директор Пьетур Паульссон.

— Я Фридрик, лекарь скрытых жителей из другого мира, — сказал голос. — Некоторые считают меня самого скрытым жителем, но это недоразумение. Я дух. Я сын любви и друг света. Добрый вечер, мой дорогой судья, да будет свет вечно с тобою. Добрый вечер, дорогой директор Пьетур Паульссон. Пусть с каждым днем свет все больше озаряет тебя. Честь и хвала вам, дорогой пастор Брандур Йоунссон, главный священнослужитель Свидинсвика…

Так по очереди Фридрик приветствовал всех в самых возвышенных благочестивых выражениях и самым что ни на есть христианским образом; однако, когда дошло до многодетных матерей и вдов, он немного запутался. Последним он приветствовал скальда, и это было единственное приветствие, не украшенное цветистым богословским венком:

— А тебя я приветствую с печалью.

— Это еще почему? — спросил директор, который взял на себя труд ответить за скальда.

— Его сердце не знает благодарности, — сказал Фридрик.

— Очень странно, что нет благодарности в сердце у человека, которому подарили жизнь, — заметил директор.

— Я бы хотел, чтобы он сам за себя ответил, — сказал лекарь скрытых жителей. — Я не хочу, чтобы за него отвечали другие. Говори, Оулавюр Каурасон, где ты там?

— Я здесь, за дверью, — ответил скальд слабым голосом.

— Наше сердце должно знать, что такое благодарность, — сказал лекарь скрытых жителей. — И духовная зрелость. И мы должны уноситься мыслью от всего низменного к высшим сферам, должны искать истинные токи. И не думать о себе, а устремляться к свету и любить друг друга, словно невидимые существа в небесных просторах. Если мы сумеем этого достичь, сердца наши исполнятся благодарности. И духовной зрелости. И мы, подобно невидимым существам в небесных просторах, найдем истинные токи. Поэтому мы должны пойти к тому, кто поддерживает связь с высшими сферами, и доказать ему свою благодарность. Не следует слишком много разговаривать с девушкой, которая любит стоять в дверях, она оказывает дурное влияние на духовную зрелость. От нее исходят низшие токи, а они разрушают истинные токи сердца. Она похитит у сердца его богатство. Она убьет свет сердца.

— Зачем духу понадобилось так долго говорить с этим сопляком? — спросил судья, слегка уязвленный.

— Дорогой Фридрик, — вмешался директор, — не можешь ли ты поскорее представить свои доказательства присутствующему здесь представителю власти? Пожалуйста, дорогой друг.

— Позади представителя власти я вижу высокую темноволосую женщину, — сказал Фридрик. — Вот она кладет ему на плечо руку и наклоняется к нему, я уверен, что она хочет его поцеловать. Разве представитель власти не узнает ее?

— Если это она, то она должна быть не особенно высокой, — заметил судья.

— Разве я сказал «высокая»? По-моему, я сказал «невысокая», во всяком случае, я хотел сказать «невысокая», — сказал Фридрик. — Вернее, она среднего роста.

— Ты можешь доказать, что ты находишься здесь, моя дорогая? — нежно спросил судья.

— Почему ты разрешил передвинуть диван в нашей гостиной к другой стенке, мой милый? — прошелестел слабый, чуть слышный голос.

Судья сразу же понял, что это его покойная первая жена, начал объяснять ей, почему диван был передвинут, и попросил у нее прощения.

— А как ты поживаешь, моя дорогая? — спросил он.

— О, мне очень хорошо, — ответила покойная жена судьи.

— Можно мне дотронуться до тебя? — спросил судья.

— Нет, — ответила ему жена. — Я давно уже утратила свое бедное слабонервное земное тело. К тому же я не могу надолго задерживаться здесь, сегодня вечером у нас многие хотят поговорить со своими близкими. Но, может быть, в другой раз я займу у кого-нибудь сильное здоровое тело, и тогда ты сможешь прикасаться ко мне, сколько угодно, только не говори об этом Йоуханне, своей новой жене, а то она пошлет мне дурные токи. Мы должны быть духовно зрелыми. Прощай!

— Ну, разве это не есть чудесное доказательство? — спросил директор.

— Действительно, — сказал судья, — особенно с диваном.

Потом появились мужья вдов, поцеловали их в темноте и попытались утешить, уверяя, что им прекрасно живется в Царстве Лета, у них там одна забота: гулять по райским кущам да срывать цветы и фрукты величиной с доброго пинагора взамен того, чтобы таскать по берегу правительственные камни; а кто хочет, может для разнообразия строить себе всевозможные дворцы из лучей. Женщины громко рыдали, особенно убивалась одна вдова, она то и дело восклицала:

— Гримур, Гримур, наша корова зимой подохла! Я так хотела бы вместе с детками перебраться к тебе, у нас не осталось больше картошки!

Другая сказала:

— Ты ведь помнишь наш «Нуми»? На котором ты сломал позвоночник и умер? Теперь он утонул, он утонул прошлой ночью.

Вмешался директор и заявил, что вдовы не должны омрачать священной минуты жалобами на недостатки презренной пищи, — к чему жаловаться на плохую жизнь, если перед тобой открыта сама вечность? В ту же секунду мужья вдов исчезли и послышался детский плач, очень похожий на плач грудного младенца, и Фридрик сказал одной из многодетных матерей, что ее зовет сын.