Халлдор Лакснесс - Свет мира

— Здравствуй, мой дорогой любимый сыночек, — сказала мать и заплакала.

— Мама, мама, — плакал ребенок.

— Маленький мой, радость ты моя, я столько плакала, но теперь я знаю, что ты жив.

— Ни смерти, ни могил не существует, мама, — пролепетал мальчик, который вдруг заговорил, как двухлетний ребенок.

— Сыночек мой, какой же ты стал маленький, а ведь тебе было уже пятнадцать лег, когда я тебя потеряла, — сказала мать.

— Хорошие мальчики становятся ангелочками, — пролепетал голос.

— Хоть бы ты пришел и посидел у меня на коленях, как бывало, когда ты был маленький, — сказала мать.

— Я летаю в лучах и развожу цветы, — ответил ангелочек.

— Да уж, конечно, мне следовало бы сообразить, что ты не захочешь ко мне вернуться, раз ты стал ангелочком и начал разводить цветы, — сказала мать немного разочарованно. — Я столько плакала и до сих пор еще плачу по вечерам, когда ложусь спать и начинаю думать, что если б я смогла раздобыть тебе шерстяной свитер, ты не простудился бы, таская камни, и не заболел бы воспалением легких.

— Тш-ш, тш-ш, — прервал ее директор, — не надо ворошить прошлое, он давным-давно обо всем забыл, какое дело ангелу до шерстяного свитера, ангелы даже не знают, что такое свитер. Глупая ты женщина, дорогая Катрин, ведь он сейчас счастлив.

Потом появилась маленькая девочка, сестра Эрдна, которую хозяева Скьоула потеряли ранней весной.

— Ах, как хорошо умереть! — воскликнула маленькая девочка.

— Да, я всегда подозревала, что гораздо лучше быть мертвой, чем живой, милая Анна, — сказала мать. — А как поживают твои два братика и старшая сестренка? Они тоже рады, что умерли?

— Они все время летают, им так нравится летать!

— Детки мои, — вздохнула мать, — да благословит вас Господь! Наверное, дурно с моей стороны, что я всегда желаю одного и только об этом и молюсь?

— О чем же? — спросила малютка Анна.

— Может, мне не следует говорить об этом? — сказала мать. — Но Богу известно, о чем я молюсь, если только он слышит меня.

— Я вижу Бога каждый день, — сказала малютка Анна. — Если ты боишься, что он тебя не слышит, я могу передать ему твою просьбу, тогда ты будешь уверена, что он все знает.

— Мне бы очень хотелось узнать, неужели мой маленький Тоураринн, единственный, кто у меня остался, тоже заболеет чахоткой и будет взят от меня? Только, наверное, дурно спрашивать о таких вещах? И, может быть, это грех, что мне хочется сохранить его здесь?

— Бог не любит таких вопросов, — сказала малютка Анна.

— Да, да, я так и думала, — сказала мать и горько зарыдала, закрывшись передником. — Но передай Богу, что, если он возложит на меня и эту ношу, я снесу ее так же, как и все остальное.

— Ты должна стать духовно более зрелой, мамочка, обрати свои мысли к свету, — сказала малютка Анна. — Ты думаешь только о земном. Смерть — ведь это такая радость для того, кто обладает духовной зрелостью, это все равно что сбросить с себя мокрую одежду.

— Это божественно! — воскликнул директор. — Пусть появятся покойные дети и других матерей, сидящих здесь!

Появились и остальные покойные дети и поговорили со своими матерями, это длилось довольно долго, перемежаясь слезами отчаяния и блаженства. Наконец директору надоело слушать доказательства, приводимые другим, а не ему, он прервал этот многословный поток, окликнул Фридрика по имени и сказал:

— Послушай, дружище, как же так, неужели никто не хочет поговорить со мной? Скажи им, что с нас уже хватит мелких доказательств, теперь директор Пьетур Паульссон хочет получить свои доказательства, но какой-нибудь пустяк его не удовлетворит, ему нужны солидные доказательства.

— Рядом с директором стоит старая женщина, — объявил Фридрик, лекарь скрытых жителей. — У нее выпали уже почти все зубы.

— Моя мать? Этого никак не может быть, — заметил директор. — Насколько я помню, у матери все зубы были целы, когда она умерла, во всяком случае, передние.

— Но эта женщина очень хочет поговорить с тобой, Пьетур, только она говорит, что не понимает по-исландски, — сказал Фридрик.

— Здравствуй! — прошамкала женщина сиплым старческим голосом.

— Храни тебя Господь, неужели ты фру София Сёренсен, моя покойная бабушка? — удивился Пьетур и просиял в темноте, получив такое доказательство; он стал расспрашивать бабушку о ее здоровье.

— Да, да! Здравствуй! — снова прошамкала покойная София Сёренсен.

— Как высоко ты вознеслась, милая бабушка, не правда ли? — благоговейно спросил директор.

— Я не исландка, — ответила бабушка директора.

— Что ты можешь сообщить мне новенького, дорогая бабушка? — спросил директор.

— Вот черт побери, вот черт побери, — сказала бабушка.

— Гм, — удивился Пьетур. — А что еще?

— Здравствуй! — сказала бабушка.

Так некоторое время без особых перемен тянулась эта беседа, директор интересовался новостями из вечности, прилежно и благочестиво взывая к Иисусу Христу, а покойная София Сёренсен отвечала только «да», «здравствуй» и «вот черт побери». Наконец посреднику Фридрику, лекарю скрытых жителей, надоел этот разговор, он вмешался и сказал:

— Фру София ушла, но зато явилась другая женщина, постарше. Она так стара, что даже стоять не может. Она говорит, что она твоя прабабка, но она родом из Франции и понимает только по-французски. Хочешь поговорить с ней?

— Скажи ей, что я не силен во французском, но что я прошу Иисуса послать ей сил. И скажи, что я немного знаю по-английски, — сказал директор.

— Бискви… — сказала французская прабабушка Пьетура Три Лошади.

— Jes, — ответил Пьетур Три Лошади.

— Сакариа малистуа, — сказала прабабушка.

— Christ, — сказал Пьетур Три Лошади по-английски.

— Чик-чирик, — прощебетала французская прабабушка.

— Что за чудеса, Господи, спаси ее и помилуй! Она, должно быть, превратилась в птицу, — удивленно сказал Пьетур Три Лошади. — Вот что мне пришло в голову, дорогой Фридрик. Несколько лет тому назад, когда я ходил на охоту, у меня была охотничья собака, спаниель по кличке Снотра. Она была такая умная, что понимала даже человеческую речь. Ни по одному живому существу я не горевал так, как по ней, когда ее убили. Мне бы очень хотелось узнать, живут ли души собак после смерти?

Не успел он закончить фразу, как с того света послышался громкий собачий лай, и вскоре гостиная наполнилась дружелюбным повизгиванием.

— Ах, это ты, моя бедненькая! — сказал директор со слезами в голосе. — Поди сюда ко мне на колени и лизни мне в доказательство руку.

— Гав-гав, — пролаяла собака.

— Ну конечно, это ты, — сказал директор. — Как ты там поживаешь, моя собачка?

— Она еще не поднялась настолько высоко, чтобы научиться разговаривать, — сказал Фридрик, лекарь скрытых жителей. — Но свет она уже начала различать.