Иннокентий Федоров-Омулевский - Проза и публицистика

– Что это вы без меня не сидите смирно! А! Переобулись? Отлично! –говорила вошедшая хозяйка, застав Аргунова шибко расхаживающим по комнате и прервав таким образом его умственный монолог.– Вот ведь, как вас не похвалишь теперь! – право, умница вы! Больше всего меня радует, что вы, кажется, начинаете понемногу осваиваться в моем уголке, а то я все боялась, чтоб вам как-нибудь не было в тягость мое гостеприимство: тогда мне, пожалуй, пришлось бы уступить вас, как гостя, Русановым, что для меня, как для всякой хорошей хозяйки, было бы, согласитесь, не особенно лестно. Долго я была? Соскучились? Что вы тут без меня поделывали?

Одного взгляда на молодую женщину, в то время как она говорила это, достаточно было для того, чтоб у Андрея Александрыча мгновенно пропала всякая решимость "непременно разговориться с ней": ему совершенно верно подумалось, что, о чем бы он ни разговаривал с ней в эту минуту, весь его разговор показался бы одной натянутой фразой в сравнении с той простотой, с какой эта женщина говорила все, что только случилось ей сказать.

– Да ничего не делал! – ответил вдруг Аргунов по какому-то внезапно нашедшему на него вдохновению и тотчас же мысленно сам себе сознался, что и она, на его месте, не могла бы ответить ничего проще.

– Вот как! Ну и отлично! Знаете! Я начинаю замечать, что вы исправляетесь...

– Очень рад,– сказал Андрей Александрович, чувствуя, что в самом деле начинает незаметно исправляться под ее руководством.

Молодая женщина улыбнулась.

– Как вы серьезно сказали это! – заметила она ему.

– Я серьезно и рад,– отличился Аргунов:– вы даете мне превосходный урок!

– Что вы! Помилуйте! Какой урок? – спросила она торопливо, удивляясь и оробевши немножко.

– Надо вам признаться, что я очень мало знаю общество, особенно... женское,– тихо и скромно заметил Андрей Александрович.

– А! Это очень легко может быть... Но я, право, уверяю вас, и не думала даже серьезно сказать вам что-нибудь в поучительном смысле, шутя разве... Простите меня, если так!

– Не прощаю, а благодарен вам... очень! – сказал Аргунов, невольно залюбовавшись ее милым смущением и сам не понимая, как это так ловко удалось ему извернуться с ответом.

– О, да какой же вы злой еще вдобавок!– оправилась она тотчас от своей минутной робости:– Я этого и не подозревала за вами... Поздравляю вас!

Ей ужасно хотелось в эту минуту смутить его самого. Но Андрей Александрович (порадуемся за него) решительно чувствовал себя под вдохновением.

– И есть с чем! – сказал он весело и развязно.

– С чем же, позвольте узнать?

– С таким учителем, например, как вы! С вами, мне кажется, я в один урок пройду всю общественную азбуку, даже грамматику, пожалуй,– наивно сознался Андрей Александрович.

– Вы подсмеиваетесь надо мной, или так просто говорите это, как комплимент? – спросила молодая женщина Аргунова, с таким видом, с каким дуэлист спросил бы своего противника: деретесь вы со мной или наморены извиниться?

Андрей Александрович вдруг страшно смутился и покраснел.

– Нет,– отвечал он, благоразумно отступая.

– Как это нет? – полюбопытствовала хозяйка, очевидно радуясь, что ей удалось-таки смутить опять своего застенчивого гостя.

– Так!.. Я сказал только, что думал,– ответил он, уже инстинктивно попадая в прежний искренний тон.

– А! Это совсем другое дело. Радуюсь от души за такой нечаянный проблеск искренности с вашей стороны и, кстати, буду еще раз просить вас – говорить мне и на будущее время только то, что вы думаете. Заметьте уж также раз навсегда: я не сержусь, если надо мной немножко подсмеиваются, люблю, когда со мной говорят от души, и выхожу из себя, если слышу... комплименты.

"Ложь", кажется, хотела она сказать, но удержалась почему-то.

– Поверьте, что я и сам терпеть не могу комплиментов,– заметил Аргунов, совершенно оправившись:– однако ж в обществе они допускаются...

– Мало ли что терпимо, послушайте, в нашем обществе! Я знаю, что отдельной личности часто приходится делать уступки этому обществу, понимаю, что иногда это даже необходимо – но ведь какие опять уступки? Их там так много требуется! Я, по крайней мере, признаю только те, которые не противоречат нн совести, ни здравому смыслу...

– Но позвольте,– живо перебил Аргунов, обрадовавшись, что разговор их свернул на любимую дорогу – на путь анализа: – таким образом, вы допускаете весьма мало уступок: или даже, пожалуй, и вовсе их не допускаете?

– Весьма мало и редко – это правда; но почему вы непременно заключаете отсюда, что я отвергаю их совсем? Не понимаю!

– Сейчас поймете. Видите ли, все дело в том, что вы ваши уступки ограничиваете одним только непротиворечием здравому смыслу и совести...

– Так что же? И довольно!

– Не совсем; какой бы лучше сказать вам пример?..

– Скажите какой знаете.

Опять последовало коротенькое молчание.

– Извините ли вы меня, если я приведу вам такой пример, который... который будет... ну, хоть не совсем приличен в разговоре между людьми только что познакомившимися? – спросил Аргунов, краснея, как шестнадцатилетняя девушка.

– Совершенно, если только ваш пример пойдет к делу!

– В таком случае я скажу,– проговорил Андрей Александрович, краснея еще больше.– Представьте себе, что вы на бале и танцуете...

– Представляю.

– Положим, танцуете с человеком, которого любите и который тоже вас любит...

– И это могу представить.

– И вам вдруг, тут же, в зале, и именно во время танца приходит неодолимое желание поцеловать его...

– Даже могу представить и это! – заметила молодая женщина с такой обворожительной улыбкой, что Андрею Александровичу решительно потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться и продолжать.

– Скажите же, поцелуете вы его или нет? – спросил он, наконец, сам удивляясь своей храбрости.

– Нет.

– Почему?

– Не скажу, пока не узнаю вполне вашей мысли.

– Хорошо! Но если б вы его поцеловали – противоречило ли бы это, по-вашему, здравому смыслу?

– По-моему, нет; в строгом смысле, заметьте.

– Так. А совести бы это противоречило?

– Тоже нет.

– Видите? Ваш поступок был бы согласен и со здравым смыслом и с совестью, а вы все-таки его не сделаете; потому не сделаете, что общество, среди которого вы будете находиться в ту минуту и которое не терпит ничего подобного, незаметно подскажет вам уступку, и вы, как сами сейчас сказали, сделаете ему эту уступку...

– Боже мой, какой нерациональный пример! Нет, не правда, не потому я его не поцелую, что сознаю в этом случае необходимость уступки обществу!

– А почему же?

– Я не поцелую его просто потому, что не захочу порадовать его таким завидным признаком моей любви при других; они непременно испортят и у него и у меня это удовольствие, так что неприятность, которую мы будем испытывать в минуту такого поступка от присутствия посторонних, уничтожит для нас самую приятность поцелуя. Счастливый поцелуй любит уединение и потому счастлив, а не потому, чтоб в нем чувствовалась неправота или уродство; таким поцелуем я даже дома мужа никогда не поцеловала бы при свидетелях! – заключила молодая женщина тихо и застенчиво.