Иннокентий Федоров-Омулевский - Проза и публицистика

– Помилуйте! – скромно заметил Аргунов:– много ли женщин у нас так понимают? Одна из тысячи, может быть!

– Не знаю, право, так ли это? Представляю другим понимать вещи, как они хотят; я тоже хочу понимать так, как я хочу... как умею! – сказала она с жаром.

– И имеете полное право на это; но...– хотел было возразить Андрей Александрович.

– Послушайте-ка, милостивый государь! Вы, как я замечаю, думаете, кажется, уклониться от сущности нашего разговора? – перебили его вопросительно.

– Нисколько!

– А! Ну, виновата! Так позвольте же прежде всего вам заметить, что пример ваш нам не годится и, по условию, я могу не извинить вам его; но так и быть, в первый и в последний раз – прощаю!

– Благодарю; однако ж он совершенно пригодился бы, если б вы разделяли мнение большинства женщин.

– Да; но я его не разделяю, по крайней мере в этом случае...

– Все-таки пример мой показывает, что я мог бы привести вам и другие, ужо положительно идущие к нашей речи, и, таким образом, был бы в состоянии доказать вам мою мысль; досадно только, что примеры такого рода как-то не приходят в голову...

– Постараемся обойтись без них. Не буду противоречить вам, хоть и люблю поспорить: сегодня я немножко устала; но, скажите на милость, допустив, что я не признаю почти никаких уступок обществу, какой вы особенный сделаете для меня вывод отсюда?

– И очень особенный: вам после этого нельзя жить ни и каком обществе!

– Будто бы уж и ни в каком?

– Поверьте, что так!

– А в обществе, например, разделяющем одни взгляды со мною, я тоже не могу жить, по-вашему?

– Там можете; да ведь в том-то и дело, что нет у нас подобного общества!

– Общества, в обширном смысле – не найдется такого, это правда; но я всегда могу удовольствоваться небольшим кружком сочувствующих мне людей, взгляды которого будут и моими собственными взглядами.

– Да, собственно вы – это так, а другие?

– Если я могу, то и другие также могут; это совершенно будет зависеть от них.

– Нет, извините, не от них!

– Так от кого же, скажите?

– Прежде всего, каждый человек, желающий выбирать общество по своему вкусу, должен иметь, по-моему, обеспеченное состояние, то есть, я хочу сказать, что он должен быть прежде всего независим.

– Как! Стало быть, вы вне богатства не допускаете возможности независимого положения?

– Положительно не допускаю!

– Но позвольте вам, если так, заметить, что я сама, например, не имею ровно никакого состояния, живу своими трудами – и чувствую себя вполне независимой!

– Вы?.. Живете своими трудами?! – воскликнул Андрей Александрович, не в силах будучи преодолеть своего недоверия.

– Да; что же? – сказала она очень просто.

– Должен вам поверить; но в таком случае, вы не независимы...

– Пожалуй, хоть и зависима, если вам это больше нравится; только ведь какого рода эта зависимость? Если я что хорошо сделаю – мне хорошо и заплатят; сделаю хуже – и заплатят меньше, вот и все!

– Да, это все так!

– Что же я-то за исключение такое, скажите вы мне на милость?

– Вы раскольница! – сказал Аргунов, не скрывая своего восторга.

– А у вас староверческие понятия! – отвечала она стыдливо.

Они оба тихо засмеялись.

– Наша независимость, послушайте, зависит, по-моему, от нас же самих, от меры наших требований в жизни,– сказала молодая женщина, подумав немного,– Вы, например, положим, хотите иметь отличную квартиру, роскошный стол, пару лошадей для выезда; чтоб удовлетворить себя с этой стороны, вам понадобится или выгодное частное место, или широкий род официальной службы, если только вы не какой-нибудь исключительный талант, которому общество искательно заглядывает в глаза; для того же, чтобы получить такое место или службу, понадобятся опять связи; придется вам столкнуться с так называемыми сильными мира сего, кланяться, угождать им, делать обществу уступки против своих убеждений, придется, пожалуй, переменить некоторые свои привычки, непременно даже придется! Я же, положим, прежде всего хочу сохранить эти привычки, эти убеждения, и для этого ограничиваюсь простенькой квартиркой, простеньким столом; а это я могу приобрести и на те средства, которые дает мне работа, не требующая от меня ни особенных поклонов, ни уступок каких-нибудь возмутительных! Я только предлагаю свой труд – берите, если кому надо! Вот вам и весь секрет моей независимости! – заключила она с детски-милой улыбкой.

– Прекрасно! Все это прекрасно! Но... какого же рода ваш труд? Что вы такое работаете?

– Поверьте, что не египетские пирамиды...

– Однако ж можно узнать: что именно, хоть это с моей стороны и нескромный вопрос?

– По-моему, совершенно скромный. Утром я учу грамоте девочек и мальчиков, детей здешних мещан; у меня учится их всего десять человек, и каждый приносит мне по два рубля в месяц: вот вам уже и двадцать рублей в месяц! После обеда я вышиваю что-нибудь, вяжу, шью; это дает мне еще... рублей пятнадцать. Наконец, у меня есть в городе вечерние уроки музыки, три раза в неделю, по полтиннику за урок: вот и еще вам шесть рублей! Кроме того, случаются иногда и другие работы, на заказ, не так правильные, как эти, но больше выгодные, так что, круглым числом, я имею рублей до пятидесяти в месяц, которых мне не только вполне достаточно на мое содержание, но я даже немножко еще, предстаньте, и в кубышку откладываю! – заключила она с невыразимо милой улыбкой.

– Какая же вы славная женщина! – восторженно сказал Аргунов; – и вдруг, будто испугавшись звуков собственного своего голоса, растерялся, потупился, покраснел.

Молодая женщина, должно быть, поняла сразу искренность этих восторженных слов, и когда, через минуту, Андрей Александрович осмелился робко взглянуть на нее, она только улыбнулась особенной какой-то улыбкой.

– Видите, как нехорошо говорить не вполне прочувствованные любезности,– заметила она ему, по обыкновению, тихо-ласково:– сами же вот вы и покраснели!.. Но вернемся к нашему, весьма интересному для меня спору: согласились вы со мной или нет насчет независимости?

Аргунов бойко ободрился.

– Нет... не совсем,– отвечал он, прежде подумав несколько.

– В чем же мы расходимся?

– Независимость вашего изобретения задумана очень хорошо,– сказал Андрей Александрович: – вы за то ведь и пользуетесь ее привилегией; но она, позвольте вам сказать, удобна только в том случае, если все ваши стремления ограничиваются домашней деятельностью, скромным довольством в вашем хозяйстве...

– Положим, что у меня только такие стремления, что же вы скажете?

– А то, что у другого могут быть еще и другие: иной, например, хочет приносить заметную пользу обществу, для этого ему нужно и поле деятельности пошире вашего; и чтоб выбраться на такое поле, ему действительно не раз придется и поклониться, и уступить...