Лао Шэ - Сказители

Она приложила ее к груди, брызнула струя молока и облила маленькое красное личико. Она снова дала ребенку грудь. Проголодавшиеся губы стали громко чмокать, втягивая глоток за глотком материнское молоко. Вот он – символ любви: любовь из ее груди вливалась в рот будущего поколения. Она понимала, что отныне жизнь ее до самой смерти будет состоять в том, чтобы отдавать, а не только брать от других, отдавать будущему поколению.

Тетушка пришла помочь Сюлянь с ребенком. Она была немножко пьяна и хотела из вредности сказать какую-нибудь гадость. Эта бессовестная девица родила девочку, не иначе как большая потаскушка родила маленькую, и так звено к звену, конца не видать. Если бы родился сын, хоть и согрешила Сюлянь, а дело было бы стоящим. От девиц одни только хлопоты. Однако весь ее запал исчез, когда она увидела, как ротик ребенка припал к полной груди Сюлянь.

– Вот это да, дочка. – Тетушку просто охватила зависть. – Родила такую прекрасную дочурку... Да хранит тебя бодисаттва!

Рождение ребенка прибавило забот и Баоцину. Когда родился Сяо Бао, Баоцин помогал Сяо Лю устроил, банкет по случаю исполнения ребенку трех дней и обряда омовения. Когда ребенку испо лнил ся месяц, он тоже пригласил гостей. Таков порядок. Баоцину хотелось, чтобы соседи видели, что он почтенный тесть, живет в достатке, соблюдает приличия, да к тому же является и счастливым дедом. Но как быть с незаконным ребенком, у которого нет отца? Он почесал голову. Пойти посоветоваться с женой – пустой номер. Она наверняка скажет, что нельзя. Он не хотел спрашивать Сюлянь, боясь огорчить ее. Баоцин прикидывал и так, и этак, не зная, как сделать лучше. Три дня прошли, Сюлянь молчала. Теперь даже при всем желании было поздно. Когда вскорости ребенку должен был исполниться полный месяц, Баоцин снова не смог принять решения.

Он внимательно приглядывался к лицу Сюлянь, чтобы увидеть, не рассердилась ли она оттого, что ребенку на третий день не совершили омовение. Но никаких огорчений по этому поводу не заметил. Наоборот, она все это время была возбуждена и радостна. Чтобы было молоко, она много ела, лицо ее округлилось, стало гладким и приобрело прежний вид. Счастье матери сделало ее сияющей и довольной. Сюлянь подвернула волосы в пучок, как у замужних женщин. Все свое время она тратила на заботы о ребенке. Иногда Баоцин слышал, как она пела дочке сказы, которые исполняла раньше, и сердце его радостно стучало. Она поистине была самой славной мамой в Чунцине.

Разное поведение друзей и соперников позволило Баоцину принять окончательное решение относительно гостей. Некоторые актеры приходили поздравить его и вели себя очень искренне. Они считали, что иметь незаконнорожденного ребенка вполне прилично и лишь подтверждает, что его мать – человек с чутким сердцем.

Некоторые консерваторы, люди старого образца, зная, что ребенок незаконный, никогда этой темы не касались, чтобы сохранить Баоцину лицо. За такое отношение к себе он был искренне благодарен. Конечно, он прекрасно понимал, что они для сохранения своего авторитета за его спиной открыто заявляли о том, что вовсе не одобряют незаконнорожденных детей.

Труднее было разобраться с некоторыми давними недоброжелателями, которые стали распространять всевозможные слухи и сплетни, ища всяческого повода, чтобы больнее уколоть его. Они прибегали к его дому и громко говорили:

– Хозяин Фан, поздравляем, поздравляем с прибавлением. Слышали, что у Сюлянь родилась девочка, а что с папой?

Было несколько групп таких людей, что прибегали просто посмеяться над ним. После этого Баоцин решил не отмечать ребенку полный месяц. Зачем приглашать эту свору? Чтобы они еще и насмехались над тобой? Если им невтерпеж и охота поесть, пусть отправятся к себе домой и устраивают собственный банкет.

Решение было принято, но на душе у него скребли кошки. Баоцин считал себя виноватым перед Сюлянь и малышкой. Однако никто из них обид не высказывал.

Когда ребенку исполнился месяц, Сюлянь вновь вышла на подмостки.

Перед выходом на сцену она спросила отца:

– Папа, а что мне надеть?

– Что красиво, то и надень, – сказал он. Она снова стала актрисой его труппы, и он был этому несказанно рад.

– Па... – она собиралась еще что-то сказать, но осеклась.

– Что такое? – спросил Баоцин.

– Странное дело. Я в самом деле не знаю, что на себя надеть. Хотела стать школьницей, а в результате родила незаконного ребенка. Хотела убежать от исполнения сказов, так, наоборот, вернулась. Интересно, верно? – Она не улыбалась, в глазах стояли слезы.

Баоцин сразу и не сообразил, что ответить, и лишь потом произнес:

– Ты просто думай о том, что мне помогаешь.

Сюлянь оделась очень скромно и лишь слегка припудрила лицо. Готовясь к выходу, она сказала про себя: «Надену одежду попроще, чтобы похоронить прошлое».

Горячо поцеловав ребенка, она спустилась в зал. Выйдя на сцену, Сюлянь решила исполнить грустный и трогательный сказ о трагической любви.

Она сильно ударила в барабан. Затем зазвучала тихая, с переливами мелодия. Сюлянь не смотрела в зал, взгляд ее был направлен в самый центр барабана. Ей хотелось излить в сказе всю свою душу. Только так она могла помочь отцу и завоевать право на свое дальнейшее существование.

Сюлянь пела, и голова ее опускалась все ниже и ниже. Сюжет трагедии как бы напоминал ей собственную судьбу, но она не хотела, чтобы слушатели увидели в ее глазах слезы.

Закончив сказ, она подняла голову и спокойно посмотрела в зал, будто спрашивая: «Хорошо, как вы теперь ко мне относитесь?» Она поклонилась, повернулась и медленно ушла за кулисы.

Долго гремели бурные аплодисменты. Зрители были ею просто заворожены. Голос Сюлянь приобрел новые краски, сама она стала еще краше, однако на лице лежала печать глубокой печали. Она была еще совсем молода, но уже успела сполна испробовать горькие плоды жизненных невзгод.

Стремительно пролетели пять месяцев, а у ребенка Сюлянь еще не было имени. Баоцин ежедневно внимательно всматривался в личико внучки, лелея надежду, что она и в самом деле не будет похожа на отца, это было бы ужасно. Как же ее назвать? Можно дать фамилию Чжан, а можно и Фан, однако обе они не подходили, Баоцин ненавидел фамилию Чжан, потому что ее носил отец ребенка. А Фан опять же не настоящая фамилия Сюлянь, она ведь приемная дочь. В результате все называли ребенка просто «дочка Сюлянь».

Тетушка никогда не занималась девочкой. Она считала, что может любить лишь своего внука Сяо Бао. Она уже сделала уступку Баоцину и относилась к Сюлянь вполне сносно. Этого было достаточно.

Баоцин только теперь понял, почему Сюлянь хотела, чтобы он любил ее ребенка вдвойне. Вместе с тем он знал, что, если кто-нибудь в доме заметит, что он пристрастен, может произойти грандиознейший скандал. Ребенок был незаконным и мог воспитываться только как незаконный.