Эн­ни Прул - Корабельные новости

«Не­у­же­ли он ве­рит в это?» — ду­ма­ла те­туш­ка. Она ре­ши­ла, что Ку­ойл вы­ду­мал эту ис­то­рию о жа­ж­ду­щей люб­ви жен­щи­не по име­ни Пе­тал. Ей хва­ти­ло од­но­го взгля­да в арк­ти­че­ски хо­лод­ные гла­за стоя­щей в от­кро­вен­но со­блаз­няю­щей по­зе жен­щи­ны на фо­то­гра­фии и на глу­пую ро­зу в ста­ка­не с во­дой, ко­то­рую Ку­ойл по­ста­вил ря­дом с ней, что­бы по­нять, что Пе­тал — на­стоя­щая су­ка в бо­тах.

Ку­ойл су­до­рож­но втя­нул в се­бя воз­дух, при­жи­мая к уху те­ле­фон. Ощу­ще­ние ут­ра­ты ри­ну­лось в не­го, как мо­ре в про­бои­ну в об­шив­ке суд­на. Ему ска­за­ли, что «гео» вы­ле­тел с шос­се, ска­тил­ся по на­сы­пи, за­са­жен­ной ди­ки­ми цве­та­ми, и за­го­рел­ся. Из гру­ди тор­гов­ца не­дви­жи­мо­стью ва­лил дым, во­ло­сы Пе­тал сго­ре­ли. У нее бы­ла сло­ма­на шея.

Из ма­ши­ны вы­ле­те­ли га­зет­ные вы­рез­ки и рас­сы­па­лись по все­му шос­се: ре­пор­та­жи о чу­до­вищ­ных яй­цах в Те­ха­се, гриб, по­хо­жий на Яшу Хей­фе­ца, ре­па раз­ме­ром с ты­к­ву, ты­к­ва раз­ме­ром с ре­ди­ску.

По­ли­ция, про­смот­рев об­го­рев­шие ас­т­ро­ло­ги­че­ские жур­на­лы и пред­ме­ты оде­ж­ды, на­шла су­моч­ку Пе­тал, на­би­тую на­лич­ны­ми на сум­му боль­ше де­вя­ти ты­сяч дол­ла­ров, ее еже­днев­ник с по­мет­кой о встре­че с Брю­сом Кад­дом ут­ром пе­ред ава­ри­ей. В Бей­кон Фолс, штат Кон­нек­ти­кут. Там так­же бы­ла рас­пис­ка о по­лу­че­нии се­ми ты­сяч дол­ла­ров в об­мен на «ус­лу­ги лич­но­го ха­рак­те­ра». По­ли­ция ска­за­ла, что все вы­гля­дит так, буд­то она про­да­ла де­тей Брю­су Кад­ду.

Ку­ойл си­дел в гос­ти­ной и пла­кал, за­крыв ли­цо крас­ны­ми паль­ца­ми, го­во­ря, что го­тов все про­стить Пе­тал, глав­ное, что­бы с деть­ми бы­ло все в по­ряд­ке.

«По­че­му мы пла­чем от го­ря?» — ду­ма­ла те­туш­ка. Со­ба­ки, оле­ни, пти­цы — все стра­да­ют в пол­ном мол­ча­нии и с су­хи­ми гла­за­ми. Но это стра­да­ния жи­вот­ных. На­вер­ное, мы про­сто по-раз­но­му вы­жи­ва­ем.

— У те­бя доб­рое серд­це, — ска­за­ла она. — Не­ко­то­рые лю­ди бы­ли бы го­то­вы про­кли­нать ее ис­ка­ле­чен­ное те­ло за то, что она про­да­ла ма­лень­ких-де­во­чек. — Мо­ло­ко бы­ло на гра­ни ски­са­ния. В са­хар­ни­це тем­не­ли кру­пин­ки от мок­рых ко­фей­ных ло­жек.

— Я ни­ко­гда не по­ве­рю, что она про­да­ла де­тей. Ни­ко­гда, — пла­кал Ку­ойл. Он уда­рил­ся но­гой о стол. За­скри­пел ди­ван.

— Мо­жет, она их не про­да­ва­ла. Кто зна­ет? — уте­ша­ла его те­туш­ка. — Да, у те­бя доб­рое серд­це. Ты унас­ле­до­вал его от Шо­на Ку­ой­ла. Твое­го бед­но­го де­душ­ки. Я ни­ко­гда его не ви­де­ла. Он умер до мое­го ро­ж­де­ния. Но я час­то ви­де­ла его фо­то­гра­фии. У не­го на шее ви­сел зуб мерт­ве­ца на ве­ре­воч­ке, что­бы от­пу­ги­вать зуб­ную боль. Они в это ве­ри­ли. Мне рас­ска­зы­ва­ли, что у не­го был очень хо­ро­ший ха­рак­тер. Он сме­ял­ся и пел. Над ним мог под­шу­тить кто угод­но.

— Су­дя по твое­му рас­ска­зу, он был глу­по­ват, — всхлип­нул Ку­ойл в свою чаш­ку.

— Ну, ес­ли и был, то я пер­вый раз об этом слы­шу. Го­во­рят, ко­гда он опус­тил­ся под лед, то крик­нул: «Уви­дим­ся на не­бе­сах!»

— Я слы­шал эту ис­то­рию, — ска­зал Ку­ойл. Его рот был по­лон со­ле­ной слю­ны, нос рас­пух. — Он был со­всем маль­чиш­кой.

— Да, две­на­дцать лет. Охо­тил­ся на тю­ле­ней. Он ло­вил столь­ко же бель­ков, сколь­ко иные взрос­лые муж­чи­ны. По­том у не­го слу­чил­ся при­ступ, и он упал под лед. В 1927-м.

— Отец ино­гда нам об этом рас­ска­зы­вал. Толь­ко ему не мог­ло быть две­на­дцать лет. Я ни­ко­гда не слы­шал о том, что он умер в две­на­дцать лет. Ес­ли он уто­нул, ко­гда ему бы­ло две­на­дцать лет, он не мог быть мо­им де­дом.

— Ой, ты не зна­ешь жи­те­лей Нью­фа­унд­лен­да. Да­же в воз­рас­те две­на­дца­ти лет он мог стать от­цом твое­го от­ца, но не мо­им от­цом. Моя мать, твоя ба­буш­ка, се­ст­ра Шо­на, Эд­ди, по­сле смер­ти мо­ло­до­го Шо­на со­шлась со вто­рым бра­том, Тур­ви. А ко­гда и он уто­нул, она вы­шла за­муж за Ко­ки Хам­ма, ко­то­рый и стал мо­им от­цом. Про­жи­ла в до­ме на мы­се Ку­ой­лов мно­го лет. Там ро­ди­лась я, по­том мы пе­ре­еха­ли в Ко­ша­чью Ла­пу. В 1946 го­ду мы уе­ха­ли, ко­гда мое­го от­ца уби­ли…

— Он то­же уто­нул, — ото­звал­ся Ку­ойл. Он слу­шал во­пре­ки са­мо­му се­бе. Вы­смор­кал­ся в бу­маж­ную сал­фет­ку и по­ло­жил ее на край сво­его блюд­ца.

— Нет. Мы по­еха­ли на чер­тов за­лив Ко­ша­чья Ла­па, где эта тол­па об­ра­ща­лась с на­ми как с гря­зью. Там бы­ла ужас­ная де­вуш­ка с яр­ко-крас­ной эк­зе­мой на бро­ви. Она ки­да­лась кам­ня­ми. По­том мы пе­ре­еха­ли в Шта­ты. — Те­туш­ка за­пе­ла: — «Скор­бит Тер­ра Но­ва по по­ки­даю­щим ее серд­цам». Это един­ст­вен­ные сло­ва из пес­ни, ко­то­рые я пом­ню.

Ку­ой­ла воз­му­ща­ла са­ма мысль о том, что уча­ст­ник ин­це­ста, под­вер­жен­ный при­пад­кам ма­ло­лет­ний убий­ца тю­ле­ней мог быть его де­душ­кой, но у не­го не ос­та­ва­лось вы­бо­ра. Се­мей­ные тай­ны.

Ко­гда во­рва­лась по­ли­ция, фо­то­граф в гряз­ных жо­кей­ских шта­нах что-то ла­ял в те­ле­фон. Го­лые до­че­ри Ку­ой­ла раз­ли­ли по ку­хон­но­му по­лу сред­ст­во для мы­тья по­су­ды и ве­се­ло по не­му ка­та­лись.

— Оче­вид­ных сле­дов сек­су­аль­но­го на­си­лия не об­на­ру­же­но, мис­тер Ку­ойл, — ска­зал го­лос в те­ле­фо­не. Ку­ойл не по­нял, был ли го­во­ря­щий муж­чи­ной или жен­щи­ной. — Там бы­ла ви­део­ка­ме­ра. По всей квар­ти­ре бы­ли раз­бро­са­ны пус­тые кас­се­ты, но ка­ме­ра, на­вер­ное, бы­ла сло­ма­на, или что-то в этом ро­де. Ко­гда по­ли­цей­ские во­рва­лись в квар­ти­ру, он го­во­рил по те­ле­фо­ну с ма­га­зи­ном, в ко­то­ром ку­пил эту ка­ме­ру. Ру­гал­ся со слу­жа­щим. Де­тей ос­мот­ре­ла пе­ди­атр, спе­циа­лист по дет­ской трав­ма­то­ло­гии. Она го­во­рит, что нет ни­ка­ких сви­де­тельств о том, что он сде­лал с ни­ми что-ли­бо фи­зи­че­ски, за ис­клю­че­ни­ем то­го, что раз­дел и об­стриг ног­ти на ру­ках и но­гах. Но у не­го яв­но бы­ли оп­ре­де­лен­ные на­ме­ре­ния. Ку­ойл не мог про­из­не­сти ни сло­ва.

— Де­ти на­хо­дят­ся с мис­сис Бей­ли в офи­се со­ци­аль­ной служ­бы, — го­во­рил го­лос не­оп­ре­де­ли­мой по­ло­вой при­над­леж­но­сти. — Вы знае­те, где он на­хо­дит­ся?

Сан­шайн бы­ла вся из­ма­за­на шо­ко­ла­дом и во­зи­лась со слож­ным уст­рой­ст­вом, ак­ти­ви­зи­ро­вав­шим це­лую це­поч­ку пла­ст­мас­со­вых ме­ха­низ­мов. Бан­ни спа­ла в крес­ле. Ее зрач­ки дви­га­лись под фи­ал­ко­вы­ми ве­ка­ми. Он вы­нес их на ули­цу и по­са­дил в ма­ши­ну, сжи­мая в боль­ших го­ря­чих ру­ках и шеп­ча, что лю­бит их.

— Де­воч­ки очень по­хо­жи на Фин­ни и Фан­ни в дет­ст­ве, на мо­их млад­ших сес­тер, — ска­за­ла те­туш­ка, ки­вая го­ло­вой. — Вы­ли­тые. Фин­ни сей­час в Но­вой Зе­лан­дии. Она мор­ской био­лог, об аку­лах зна­ет все. Этой вес­ной сло­ма­ла бед­ро. Фан­ни жи­вет в Сау­дов­ской Ара­вии. Она за­му­жем за со­ко­ли­ным охот­ни­ком и долж­на но­сить на ли­це чер­ную тряп­ку. Иди­те-ка сю­да, ма­лыш­ки, и об­ни­ми­те свою те­туш­ку, — ска­за­ла она.