Маргарет Этвуд - Лакомый кусочек [litres]

Раздался приглушенный, но явственный смешок. Мэриен вздрогнула. Дункан, наверное, уже какое-то время стоял в дверях: она не заметила, как он вернулся из спальни.

Фиш открыл глаза, заморгал и нахмурился на Дункана, но не успел и слова сказать, как в гостиную ворвался Тревор.

– Что, он опять завел свою занудную песню про все эти символы и модели? Я не одобряю такое литературоведение, куда важнее, по-моему, стиль прозы, а Фишер вечно впадает в этот венский бред, особенно когда выпьет. Он ужасен. И к тому же очень старомоден, – добавил он язвительно. – А современное прочтение «Алисы» требует отнестись к ней просто как к милой детской книжке – и точка. У меня почти все готово. Дункан, помоги мне накрыть на стол!

Фишер, утонув в своем кресле, молча смотрел на них. Они составили вместе два карточных столика, аккуратно разместив их ножки между разбросанными страницами рукописи и отодвигая листы – так, чтобы их не помять. Потом Тревор накрыл белой скатертью оба столика, а Дункан принялся раскладывать приборы и расставлять блюда. Фиш подхватил с доски свой бокал хереса и залпом его осушил. Заметив еще один ничейный бокал, он и его опрокинул себе в глотку.

– Ну вот! – воскликнул Тревор. – Сейчас будет подан ужин!

Мэриен встала с подлокотника. Глаза Тревора сверкали, а молочно-белые щеки зарделись румянцем. Одна прядь светлых волос выбилась и упала на высокий лоб. Он зажег свечи на столе и стал методично выключать все торшеры в гостиной. И в последний момент забрал у Фиша его доску.

– А вы садитесь там… э-э… Мэриен, – сказал он и отправился к плите.

Она села на указанный ей стул, но не смогла, как хотела, сесть поближе к столику, потому что ей мешали ножки. Она оглядела выставленные блюда, проверяя, что там: на закуску был креветочный коктейль. Это хорошо. И она с сомнением подумала, что еще будет предложено подходящего для ее организма. Ясное дело, будет подано еще что-то: на столе перед каждым лежала масса приборов. Она с любопытством разглядывала украшенную затейливой кованой гирляндой викторианскую солонку и со вкусом подобранную цветочную композицию между двух свечей. Это были живые цветы – хризантемы на продолговатом серебряном блюде.

Вернулся Тревор, сел на ближайший к кухонному уголку стул, и все приступили к еде. Дункан сидел напротив, а Фиш слева от нее – во главе стола, как она предположила, а может, и нет. Мэриен была рада, что они ужинают при свечах: так ей будет легче в случае необходимости избавляться от неподходящей еды. Пока что она не имела ни малейшего понятия, как себя повести, если придется, и вряд ли тут Дункан ей чем-то поможет. Он, похоже, целиком ушел в себя: механически отправлял пищу в рот и, жуя, не отрываясь смотрел на пламя свечи, отчего его глаза были слегка скошены к переносице.

– У вас очень красивые столовые приборы, – сказала она Тревору.

– Да уж, это правда, – улыбнулся он. – Они фамильные. И фарфор тоже, по-моему, он бесподобен, гораздо изящнее того белого датского ширпотреба, которым сегодня все пользуются.

Мэриен стала рассматривать орнамент на тарелке. Это был богатый цветочный узор с сочными бутонами, изогнутыми стеблями и замысловатыми виньетками.

– Мило! – похвалила она. – Полагаю, вам приходится с них пылинки сдувать!

Тревор просиял. Она явно говорила то, что тот хотел услышать.

– О, ну что вы! Какие пылинки? Я уверен, что есть красиво – это очень важно, какой смысл есть, чтобы просто не умереть с голоду, как делает большинство людей? Кстати, рецепт соуса я сам придумал, вам нравится? – И, не дождавшись ее ответа, увлеченно продолжал: – Терпеть не могу все эти заправки в бутылках, они все одинаковые! Я же могу купить свежий хрен на фермерском рынке у озера, хотя, конечно, свежих креветок в этом городе достать трудновато… – Он склонил голову вбок, словно прислушивался к чему-то, потом вскочил со стула и, резко развернувшись, умчался на кухню.

Фишер, не проронивший ни слова с тех пор, как они расселись за столом, только сейчас открыл рот и начал вещать. Но поскольку он одновременно продолжал есть, то отправление еды в рот и извлечение изо рта слов, отметила про себя Мэриен, происходило ритмично, как чередование вдоха и выдоха, и, похоже, он не прилагал никаких усилий к тому, чтобы соблюдать эту ритмичность; что хорошо, подумала она, потому что стоило бы ему сделать паузу и задуматься, механическая мерность его действий тотчас бы разладилась, и еда, как говорится, попала бы не в то горло. А ведь это, наверное, очень неприятно, когда креветка забивает трахею, тем более креветка, приправленная домашним хреном. Она с изумлением смотрела на Фиша. Она могла это делать без всякого смущения, потому что большей частью Фиш сидел с закрытыми глазами. Вилка безошибочно находила его рот, но как, Мэриен не могла себе представить: вилка как будто направлялась по точной траектории то ли каким-то невидимым механизмом, то ли шестым чувством, а может быть, борода Фиша функционировала как антенна. Он не сбился с ритма даже когда Тревор, который начал убирать тарелки от креветочного коктейля, поставил перед ним тарелку с супом, правда, ему пришлось все же открыть глаза после неудачных попыток зачерпнуть суп вилкой.

– Что касается предложенной мной темы диссертации, – говорил он, – ее могут и не одобрить, они там все записные консерваторы, но даже если они отвергнут эту тему, я всегда могу написать статью для научного журнала, ведь ни одна мудрая мысль не должна пропасть даром; в любом случае в наши дни в науке действует принцип конкуренции: или опубликуйся, или погибни, и если я не смогу опубликоваться здесь, я всегда смогу сделать это в Штатах. Я подумываю об очень революционной теме: «Мальтус [16]и художественная метафора», и Мальтус, разумеется, это всего лишь символ того, о чем я хочу написать, а именно о неотвратимой связи между ростом рождаемости в современную эпоху, скажем, в последние два-три века, а особенно с восемнадцатого века и до середины девятнадцатого, и изменениями в представлениях литературных критиков о поэзии и, соответственно, с изменениями в поэтическом стиле, да, и я совершенно спокойно смогу расширить границы анализа и охватить прочие виды искусства. Это будет междисциплинарное исследование, поверх слишком жестко установленных сегодня границ между сферами знания, скажем, экономикой, биологией и литературоведением. Люди слишком узко мыслят, слишком узко, они специализируются на очень узких областях и теряют способность видеть массу смежных вещей. Конечно, мне придется приводить много статистических данных, рисовать диаграммы, и пока что я только обдумываю основные положения, провожу предварительный анализ, по необходимости изучаю произведения древних и современных авторов…