Славчо Чернишев - Созопольские рассказы

Паша́ перестал грести и многозначительно взглянул на меня. Мне стало досадно: откуда Паше́ знать, что такое тоска по родине? Ведь он дальше Босфора и носу не казал! Не понимает он, что значит для моряка родина, милый сердцу берег!

— Откуда ты вернулся? — спросил я Магеллана.

Он устало присел. Странствия выжали из него последние силы.

— В кругосветном побывал, — невесело буркнул он.

— На «Раковском»? — воскликнул я и тотчас же устыдился охватившей меня зависти.

— Тридцать шесть портов… Закурим? — Он достал пачку «Пэл-мэла» и, угостив нас, продолжал: — Не очень-то я их люблю, но наши кончились быстро. За сто двадцать два дня я выкурил тридцать бандеролей, и ничего не осталось… Как по-твоему — купить мне корабль?

— Какой корабль?

— Небольшой, разумеется, тонн сорок. Хочется спокойно повидать свет, ну, и само собой — имя свое оправдать. Надоело мне — галопом по Европам… Ах, Южная Италия! Или, скажем, греческий архипелаг? Или Кокосовые острова? Красота! Уж не будем говорить о Таити! Вот я и собрал немного валюты, через десять дней отваливаю, так что ты скажешь — покупать? В Пирее они идут за бесценок.

В глазах у меня потемнело от зависти. Как вам, может быть, известно, мы тогда готовились к первому в Болгарии кругосветному плаванию под парусами, но мы не догадались или, вернее, не хотели приобрести готовое судно. Мы следовали золотому правилу всех мореплавателей. А тут вдруг этот Магеллан! Неужели он опередит нас? И неужели ему еще не надоели скитания?

Паша́ с глубоким укором взглянул на меня. В одном своем сочинении я выдал нашу тайну, и они с барбой Йорго долго сердились на меня и предсказывали провал нашей затеи. Однако было бы нечестно, не по-морскому каким бы то ни было манером заставить Магеллана отказаться от своей заветной мечты. Впрочем, он все равно бы осуществил ее.

— Ну, так что же творится на белом свете? — спросил я, чтобы прекратить неприятный разговор.

Старый моряк бросил на меня подозрительный взгляд, как видно, о чем-то догадавшись, а может быть, он просто был недоволен тем, что я не ответил на его вопрос.

— Спрашиваешь, что творится? Карусель! Ураган «Флора» — тайфун «Луиза», ураган «Хильда» — тайфун «Уинни», вот что творится. Все погоды сбесились! Эти атомные испытания до того нас довели, что хоть бросай морское дело. Нет, на этот раз я останусь. Кому охота, пусть тот тонет!

— Так ведь через десять дней… — несмело вмешался Паша́.

— Еще не знаю, сынок, — сказал ему Магеллан. — Тяжелый поход!

— Ну, а точнее? — раздраженно бросил я, сердясь на него за попытку запугать нас.

— А точнее — коловерть! Что может быть точнее? Все время — дрейф, мура! По тридцать часов приходилось простаивать у руля! Некому сменить тебя. Одним словом, море да мука.

— Где? В Бискайе?

— Тоже мне Бискайя! Лужа! — Старый моряк поскучнел. — Жаль, что ты представления не имеешь об океанах. Пространство просто подавляет. В общем после поговорим…

Он был очень утомлен.

Магеллан прогостил у нас неделю. Рассказал мне целую книгу. Чтобы написать ее, пришлось бы избороздить все моря, дважды пересечь экватор и понюхать, чем пахнет хотя бы один тайфун. Но я был доволен тем, что мне попался настоящий моряк. На седьмой день он начал нервничать, сделался неспокойным, рассеянным.

— Суша допекает, — сказал он, внезапно простился и уехал, взяв с меня клятвенное обещание, что я ничего не буду писать.

Месяц спустя пришлось мне поехать по делу в большой портовый город. И вдруг — навстречу мне Магеллан.

— Что такое? — встревожился я. — Списали?

Это частенько случается с моряками, в особенности с любителями контрабанды.

— Хуже, куда хуже! — ответил он подавленным тоном и взял меня под руку. — И на этот раз ревматизм подвел… — Губы его задрожали. — Теперь глотаю «аолан» и валяюсь на черном песке. Зайдем-ка промочим горло.

Мы уселись в садике «Посейдона» в тени натянутого кливера. Заказали пива и раков. Для обеда было рановато, людей не было. Все это время Магеллан сидел грустный, суша «допекла» его. Сейчас его корабль проходит мимо Кокосовых островов, держа курс на Перт — Австралию. Сегодня утром он справлялся в порту и даже отправил радиограмму одному дружку, чтобы тот сфотографировал острова.

— Сам увидишь, какая прелесть, — печально сказал он и, достав свой потрепанный матросский паспорт, задумчиво перелистал его страницы, густо усеянные корабельными печатями. Мне показалось, что я, как в раковине, слышу гул океанов и больших широт…

— Красиво, а? — с мечтательной скорбью произнес он и наклонился ко мне. — Не могу больше! Лопну! Целый месяц изнываю, гляжу на море, наяву вижу белые пассатные облака, на раздутых парусах плывущие к опаловому тропику Рака…

Мне стало невыносимо жаль старого морского волка, которому совсем не вовремя пришлось стать на мертвый якорь, и быть может — навсегда. Я поспешил с ним проститься, твердо решив больше не откладывать кругосветного плавания и, если смогу, помочь этому человеку.

Но перед этим я все же отправился покончить с делом, ради которого приехал. Долго разыскивал я Кирилла Симеонова — художника. Наконец он повел меня в гончарную мастерскую одного своего приятеля. Я собирался заказать большой глиняный сосуд для воды: наш остров расположен далеко от источника, и мы страшно измучились.

В этот ранний послеобеденный час было донельзя жарко. Пустые, безлюдные улицы не давали тени, походили на огненные тоннели. Мы еле волочили ноги, направляясь на городскую окраину, и время от времени лениво перебрасывались словами.

Затем блеснула упоительная синева моря и белые сахарные конусы соляных промыслов. Запахло сухой травой, стоячей водой и болотными испарениями. Здесь, на голом желтом склоне, стояла одинокая мазанка. Вокруг, словно на кладбище, торчали цементные и мраморные фигуры. Под небольшим камышовым навесом был виден гончар, сосредоточенно ваявший на круге узкогорлый кувшин. Море испарялось от зноя, и небеса поглощали его отлетающее индиго. Вокруг было одиноко и глухо, как на необитаемом острове.

Мы медленно приблизились. Гончар, на мгновение оторвавшись от своего произведения, узнал меня и грустно улыбнулся.

— Ты не видел меня на этих днях? — кротко спросил он.

— Нет, не видел… — смутился я.

— Сегодня мы бросили якорь…

Теперь уж мои губы задрожали, и я с усилием выговорил:

— Откуда возвращаешься?

— С Кокосовых островов…

Магеллан нагнул голову над гончарным кругом, и тот задумчиво запел. Мы незаметно удалились. Было жарко. С голого синего неба струилась невыносимая тоска. А мне все казалось, будто большие пассатные облака плывут на раздутых парусах к опаловому тропику Рака.