Нора Эфрон - Оскомина

При обычных обстоятельствах я навряд ли упомянула бы группу. Но если пишешь книгу, то упоминать группу или не упоминать — вопрос непростой: ведь тогда — опа! — придется ввести в повествование шесть новых персонажей. Целых шесть! Хотя в дальнейшем они не будут принимать сколько-нибудь значимого участия в действии, их все равно надо хоть как-то описать по той простой причине, что, если не раскрыть, что происходило в группе, рассказ мой будет не полон. Кто-то, может, и припомнит, что читал про нас в прессе, но сомнительно. А вот если сообщить, что в моей группе была Ванесса Меладо, вы почти наверняка вспомните. То, что в моей группе Ванесса Меладо, оказалось очень кстати: по крайней мере, мне не нужно представлять всех шестерых участников — ведь ее вы видели в кино. Остальных я назову только по имени: согласно одному из правил групповой терапии, фамилии участников не раскрываются. К Ванессе это, естественно, не относится, она — знаменитость, ее знают все. А когда начали выходить мои книги, члены группы узнали и мою фамилию. Но пока на первых страницах газет не появилось наше общее фото, фамилий всех остальных мы не знали.

Я уже два года не посещала группу: окончила курс перед переездом в Вашингтон. Одно занятие было целиком посвящено мне, оно прошло замечательно. Каждый старался сказать мне что-то хорошее — все, кроме Дайаны; я тоже постаралась сказать что-то приятное каждому, кроме Дайаны. Ив принесла гривен [41] Шкварки ( идиш ). , то есть рубленый репчатый лук, жаренный в курином жире; Эллис принесла шампанское, и даже Дэн, который никогда не приносил ничего съестного, если не считать крошечной баночки капустного салата, которого на всех не хватило, — даже он принес творожный торт, испеченный по моему рецепту.

Рецепт творожного торта я узнала от Амелии, второй жены моего отца; прежде чем он на ней женился, она много лет была нашей домработницей. Собственно, когда люди отмечали, что у моей матери редкий талант Ладить с Прислугой, они как раз имели в виду Амелию. Она была черная, вернее, темно-желтая и очень крупная (пожалуй, вежливее всего описать ее габариты словом «крупная»); ее так густо усыпали родинки, что она походила на булку с маком. И хотя было ясно, что отец женился на ней главным образом в отместку моей матери, выскочившей замуж за Мела, который считал себя Богом, все равно такое не прощается. Я тоже так считала, но не потому, что Амелия была цветная, толстая и походила на булку с маком, а потому, что отец, женившись на ней, стал задаром получать то, за что прежде платил ей приличные деньги, так что если говорить об умении Ладить с Прислугой, тут, на мой взгляд, был явный перебор. А вот моя сестра Элинор не могла простить отцу этот брак, потому что была уверена: Амелия позарилась на его состояние. После того как Мел, мнивший себя Богом, обобрал нашу мать до нитки, Элинор уже не сомневалась, что оставшаяся половина средств, вырученных за акции «Тампакс», тоже испарится, вернее, будет ухлопана на парики, к которым безгрешная в прочих отношениях Амелия питала страсть.

— У нее этих париков уже не меньше сорока, — говорила Элинор. — Представляешь, сколько она еще накупит, когда его не станет?

Как-то раз я попыталась вызвать сестру на разговор, расспросить, спит ли отец с Амелией. Но Элинор была в таком бешенстве от их брака, что не желала его обсуждать, даже строить какие-либо предположения и то не хотела. Очень жаль: Амелия была на редкость добродушна и на роль охотницы за состояниями никак не годилась; отец был с ней счастлив, мы же с Элинор были заняты собой, устройством своей жизни. Амелия вкусно готовила, после чего садилась с ним за стол и радостно хихикала над любым его словом. И вообще, кто бы что ни сказал, она неизменно радостно хихикала. Таким образом, рядом с ней любой чувствовал себя затейником, но отцу это очень нравилось. Время от времени он изрекает фразы типа: «Летающая монахиня [42] «Летающая монахиня» — американский ситком 1965 г. Главная его героиня — монахиня в силу малого веса и большого накрахмаленного чепца может летать и благодаря этой своей способности решает все проблемы. покрывает все грехи» и ждет, что все зальются смехом; Амелия его никогда не подводила и заливалась смехом, пусть даже остальные пропускали его слова мимо ушей.

А как она стряпала! Что ни приготовит, все получалось наилегчайшим, наислоистым, наинежнейшим, наимягчайшим, наикакимхотите. Стоит она, бывало, в кухне за разделочным столом — месит дрожжевое тесто для булочек, или стругает завитками морковь, или делает шарики из сливочного масла — и поверяет мне свои секреты. Она проникла в тайну чудесного печенья моей бабушки (все дело в сметане), уверяла, что есть только один надежный способ добиться румяной корочки на пироге (все дело в «Криско» [43] «Криско» — фирменное название популярного в США кулинарного жира, добавляемого в тесто для рассыпчатости. ). Ее руки, от кончиков пальцев до локтей, были в рубцах от ожогов, и она могла рассказать историю каждого: этот — обожглась, когда запекала курицу на девяностолетие матери, этот — когда впервые жарила картофельные оладьи, этот — след от висевшего над огнем чугунного котла: ей, еще девчонке, поручили присматривать за варевом на берегу речного рукава. Я ей очень многим обязана, и если бы она в конце концов получила кругленькую сумму из отцовского состояния и забила париками всю комнату от пола до потолка, я бы ничуть не возражала. Но Амелия после замужества прожила всего год, и если ей что и досталось от моего отца, то лишь красивое надгробие где-то в Луизиане.

Вот рецепт творожного торта от Амелии; она всякий раз повторяла, что когда-то прочитала его на обертке мягкого сливочного сыра «Филадельфия».

Раздробите сухое печенье из муки грубого помола и плотно выложите им дно формы диаметром 23 см. Затем смешайте 340 граммов мягкого сливочного сыра с 4 хорошо взбитыми яйцами, добавьте чашку сахара и чайную ложечку ванили, выложите все в форму и выпекайте 45 минут при температуре около 180 градусов Цельсия. Выньте и поставьте остудить на 15 минут. Взбейте 2 чашки сметаны с ½ чашки сахара, осторожно выложите смесь на торт и поставьте в духовку еще на 10 минут. Остудите и перед подачей на стол уберите в холодильник на несколько часов.

На сеанс групповой терапии я отправилась на метро. К Вере и обратно я всегда добиралась на метро: такая поездка проветривает голову. В вагоне я тут же повернула кольцо бриллиантом вниз, чтобы не привлекать внимание грабителей; потом стала думать, как рассказать сотоварищам про перемены в моей жизни. Я сгорала от стыда и унижения. Всего два года назад я, озаренная заходящим солнцем, уходила от Веры полностью излеченная ! Чудо из чудес! Только посмотрите, как она идет! И вот я снова возвращаюсь к ним — в отчаянии, едва волоча ноги. Я огляделась. Какой-то японец фотографировал пассажиров. Наверняка турист, но пассажирам все равно было не по себе. Я старалась не смотреть на японца, но удержаться не могла. Однажды мне случилось увидеть в метро эксгибициониста, и я тогда тоже отводила глаза, но с этими эксгибиционистами не так-то все просто: невольно ловишь себя на том, что украдкой косишься в его сторону — не торчит ли еще из штанов его причиндал. Вот почему злиться на них глупо. Я глянула на японца, давая понять — мне, мол, все равно, фотографирует он меня или нет; и если фотографирует не в лучшем виде, мне тоже все равно, но спохватилась: а вот и не все равно. И улыбнулась. Улыбка меня очень красит. Если я не улыбаюсь, может показаться, что я хмурюсь, хотя я вовсе и не хмурилась.