Михаил Гиголашвили - Кока

Сатана, покопавшись в куртке, вынул записную книжку, потряс ею:

– Тут, тут всё у меня в кулаке! – опрокинул очередные полстакана чачи и громко запел по-русски, не обращая внимания на укоризненные взгляды соседних столов: – Здэс жило сапожник Шио, сапаги шило, вино пило, патом умэрло, вай-вай!

После пения он продиктовал телефон Рыбы (Кока записал на клочке с адресом) и стал высматривать, что творится за его столом, где оставшийся в одиночестве бритый тип спал, привалившись к стене и накинув капюшон по глаза.

– Эй, Джибго! Спит? Или того?..

Сатана поправил за поясом пистолет и шаткой походкой, натыкаясь на стулья, отправился к спящему Джибго. Убедившись, что тот жив, вернулся за столик.

– Если смогу, сам в эту Золотушку маляву зашлю, что вы едете. Твою кликуху знаю – Мазало. А твоё как погоняло? – уставился он на Нукри.

Тот, не думая, ответил:

– Доктор. Доктор моя кликуха.

– Он правда доктор. Хирург, – вставил Кока (Нукри взглядом попросил не продолжать).

Сатана ухмыльнулся:

– Хирург? Это который режет? А скажи мне, Доктор, вот пацаны на зоне сцепились: одни говорят, если мертвяка разделать надо, то тело по суставам топором рубить легче всего, а другие говорили, что лучше всего болгаркой резать…

– Можно сначала нарубить, а потом покрошить пилой на куски, перемешать их и рассовать по разным ямам. Никакой паталогоанатом не соберёт! – серьёзно ответил Нукри. – Дело нетрудное.

Сатана остолбенело смотрел на Нукри, даже клок перестал крутить.

– Тебе б цены не было на зоне! Доктар, доктар Айбалит, у мэниа яйца́ балит! – спел он на прощание, уходя, качая головой и усмехаясь. – Нарубить, а потом разрезать! Лац-луц – готово! Ну, гранд мерсис вам заранее! Гульнём на Новый год!

Деньги остались на столе. Нукри к ним не прикоснулся.

– Твой дружок, твой накол, ты и бери!

А Кока, сгребая конверт с деньгами, подумал с горечью, что опять на него чужие деньги вешаются, да ещё чьи – Сатаны!

Ехали из пивбара молча. Уже во дворе, остановив машину, Нукри протянул:

– Не нравится мне всё это. Какие десять кило? Он что, свихнулся?

– Нет, конечно, – виновато пробормотал Кока. – Ну, возьмём два-три… Зиму пересидеть… Может, на твоей машине поедем? – неуверенно предложил он, но Нукри отрезал:

– Куда? Через перевал? Да там уже снег! Завязнем! Опасная дорога сейчас, мокрая, скользкая, в пропасть угодить легко. Из-за шмали жизнью рисковать? Нет. Если уж делать, то давай полетим на самолёте до Минвод, а оттуда до Пятигорска близко. Найдём этого Рыбу, а дальше видно будет. Возьмём. Вскочим где-нибудь в Кизляре или Дербенте на поезд Москва – Баку, а из Баку тоже на поезде в Тбилиси. Где-то всё равно надо рисковать.

– Нет бензина для мусоровозов и хлебовозок – какие самолёты? – усомнился Кока.

Нукри уточнил:

– Нет не только бензина – нет власти, бардак всюду. Но я всё-таки съезжу завтра к знакомой кассирше. У нас же время есть? Если уж делать, то надёжно! Мне ещё отпуск оформить надо!

И ушёл. Но Кока успел заметить в его глазах живой светлячок упорства и упрямства, который вспыхивал, когда Нукри что-то для себя решал. Хотя Коку вообще-то удивило, что Нукри подписывается на такие подвиги из-за дури, обычно не любимой морфинистами, а Нукри был из них. А для Коки гашиш притягателен, перемещает в некий уют, особенно когда вокруг холод, голод, тьма и стук часов с кукушкой, которая, правда, уже давно не высовывается из окошка (её, чтоб не орала каждые полчаса дурным голосом, Кока выковырял отвёрткой, а в её гнезде стал прятать дурь – бабушке не приходило в голову искать её там, как, впрочем, и в других Кокиных тайниках: в переплётах книг, в завитках старинной люстры, за решёткой туалетной форточки или в карманах зимней одежды в стенных шкафах).

Дома бабушка готовилась ко сну, ворчала:

– Вот Родион из Москвы приезжал, свечи привёз – а твой папаша, мой сынок ненаглядный, прошлой весной явился, побегал по бабам и ресторанам – и был таков, даже ста долларов не оставил, прощелыга вроде тебя! Ты с ним хоть по телефону говоришь?

– Редко. Его постоянно нет, он то на гастролях, то ещё где… – Коке не хотелось говорить на эту тему

Он ушёл к себе в комнату, залёг на диван, стал думать, где бы взять деньги на поездку – тех нескольких сот долларов, что оставались, мало. Да и бабушку оставлять без денег нельзя. У неё пенсия – десять долларов!.. Шансов занять у кого-нибудь из соседей тоже нет – все вокруг без денег. Грузинские евреи, соседи, у которых Кока часто одалживал небольшие суммы, уехали в Израиль, а у остального народа в карманах пусто. Остаётся одно, уже проверенное, – книги.

Только брать надо не обычные книги, за них много не получишь, а книги из запретного шкафа, где хранились ценные экземпляры и раритеты. Кока пару раз наведывался в этот шкаф, после чего бабушка заперла его, а ключ носила с собой. Но и против этого можно найти средство, уже не раз опробованное.

Кока порылся в ящичке с лекарствами, достал пачку снотворного, растолок две таблетки, и, когда бабушка, уже из постели, попросила принести ей чай с малиной, всыпал порошок в чашку, и не пожалел ягод с сахаром.

Через полчаса старушка крепко спала. Кока взял свечу, тихо вытащил ключ из халата, открыл шкаф. Что брать? Старые корешки, позолота, выпуклые буквы, толстые тома… Запах пыли и коленкора…

Взял наугад три книги и поспешил из комнаты. На галерее разглядел. “Описание Парижа и его достопримечательностей”, 1801 год… “Переписка Екатерины Великой”, 1798 год… “Герой нашего времени”, 1871 год… Да, книги, видно, ценные, но возьмёт ли их книгоноша Арам? Кому сейчас нужно описание Парижа, когда люди продают лампочки б/у и стоптанные кеды, чтоб не околеть с голоду? Но рискнуть можно. Плохо только, что цена этих книг неизвестна. У бабушки же не спросишь?..

Он кое-как всунул ключ обратно в карман халата, вынес книги на галерею и, заворачивая их в газету, стараясь не шуршать и не шуметь, а свёрток спрятал за спинку тахты.

Наутро, когда бабушка ещё лежала в постели под тремя одеялами, Кока крикнул ей из галереи, что идёт по магазинам. И, дождавшись сардонического ответа:

– Смотри, не надорвись под тяжестью продуктов! – смылся со свёртком под мышкой.

Книгоноша Арам Сапонджян жил в Клортахе. Тащиться туда недолго, но противно – узкие улочки завалены кучами грязного, тёмного, лежалого снега и мусором, где роются стаи злобных оголодавших бродячих псов (недавно на Чайковского такая стая загрызла и сожрала домашнюю жирненькую болонку, опрометчиво выпущенную погулять).

Вот кривой подъездик Арама.

На стук открыла девочка, замотана в шаль.

– Арам дома? – Кока перешёл на русский язык.

– Папа, к тебе!

Из квартиры пахнуло затхлым жильём, гарью и копотью – где-то чадила керосинка. Две свечи освещали коридор – заставлен стопками книг, завален альбомами, нотами. Всё на продажу.