Михаил Гиголашвили - Кока

Наконец, все помылись. К этому времени мотор за стеной перестал работать. Слышались какие-то фыркающие звуки, похожие на шипение отходящего поезда.

– Разобрать одежду! – скомандовал Какун, когда мордатый парень вывез на тележке ворох горячего белья, от которого шёл горячий пар с химическим запахом. – Разбирай!

Все стали рыться, искать свои вещи. Кто-то не мог найти трусы, кто-то штаны… Кока нашёл своё быстро. Приятно натянуть на тело горячую ещё рубашку, хоть и отдающую химией. Но одежда порядком скукожена, носки еле налезли на ступни.

Когда все кое-как угомонились, Око повёл их назад, через двор, где солнце уже не светило, а возле дверей бани Какун, сидя на корточках, распечатывал новый ящик с мылом, видно, ожидая на помывку следующую камеру.

– Сегодня суббота, банный день, – подтвердил дядя Абдул.

И снова потянулись томительные часы. Кока лежал, слушал, как на втором ярусе шлёпают карты.

Дядя Абдул лежал рядом – сидеть из-за ревматизма он не мог. Вслух сокрушался: как там семья? Жена на свидании говорила – все деньги на адвоката ушли, дети голодные!

– Дают свидания? Кто?

– Следак. Всё он. От него всё зависит – как он повернёт, так и дальше прокуроры поворачивать будут.

– У меня следак плохой – не берёт денег.

– Это да – на кого нарвёшься! – согласился дядя Абдул и стал ворчать: – Скорее бы в камеру! Там хоть матрас есть, подушка, лежать можно. Свои ложка-чашка, книги из библиотеки… Какие?.. А всякие… Я читать люблю, это как с мудрецами говорить. Недавно попался Мельников-Печерский, “В лесах”… Слышал, нет?.. Как староверов травили, а они прятались от власти, будь она проклята: сперва хозяйства у людей отняла в колхозы, теперь эти колхозы порушила, а мне – расстрел?.. (Видно, всё, о чём бы ни говорилось, в голове у Абдула приводило к слову “расстрел”.)

Сочувственно кивнув, Кока отправился выпить воды. Едва наклонился к крану, как брякнула дверь, впустив внутрь невзрачного щуплого типа.

Вдруг с нар спрыгнул плечистый парень.

– Я ж говорил, падла, что выловлю тебя! Вот где встретились! – закричал он и стал избивать вошедшего, сначала руками, а когда тот упал – ногами. Загнал к параше и обрушил ему на голову кувшин для подмываний.

Тип вопил:

– Не я! Не я, Руслан! Клянусь матерью, не я! – а плечистый кричал:

– Ты, падла, сука! Всех сдал, паскуда! – и бил щуплого кувшином куда попало.

За дверью раздались крики:

– Ошибка! Подельники! Открывай!

Дверь тут же распахнулась, вертухаи оттащили Руслана. Поставили его лицом к стене, а избитого в кровь щуплеца спешно выволокли из камеры. Было слышно, как они по рации вызывают кого-нибудь с носилками.

Кока как стоял у раковины, так и остался стоять.

– Кто зачинщик? Кто начал? – обыскивая плечистого парня, спросил у Коки Око.

– Не знаю. Не видел, – ответил тот.

– Как же не видел, когда рядом стоял? – начал было вертухай, но Руслан закричал:

– Да он, гадина, всю нашу контору заложил! Всё сдал! Откупиться этим от срока думал! Я ему откуплюсь! Света белого не взвидит, парша проклятая! Клянусь, я его замочу! Всех нас в косяки загнал!

– Если сука, то правильно, надо дать пиздюлей, – согласился Око, забирая у парня пачку “Космоса”. – Курить – вредно!

– Да бери, у меня в хате ещё есть.

Постепенно всё улеглось. Руслан вернулся на верхние нары, но ворчать не перестал, материл проклятого стукача и весь его поганый род:

– Этот потрох могильный из себя барана строил, а сам в конторе нос всюду совал и ментам инфу сливал, сколько прибыли за месяц накапало. А когда нас взяли, раскололся по полной. Следак его в фарш промолол – и он, сука позорная, всех сдал. Нас теперь десять человек подельников по тюрьме сидит! Ничего, я его всюду достану! Ему не жить!

А Кока, слушая Руслана, лишний раз утвердился, что на следствии ни о ком даже заикаться нельзя: спал пьяным в садике – и всё, ничего не знаю, кто что купил – не ведаю!

Карты пошли шлёпать дальше. Начались обычные тихие пересуды.

– Говорят, в Сибири зоны так набиты, что пидоры устраивают себе гнёзда на деревьях и там спят. В бараках нар надстроили, иногда даже до четырёх ярусов… Оттуда, если сверзишься во сне, – хана, каюк, калека… А зоны там – чёрные, лютые. Пидорам режут рот от уха до уха, щёки отвисают, “улыбка смерти” называется…

Вдруг лязгнула дверь, голос выкрикнул:

– Гамрекел! На выход!

– Куда меня? – испугался Кока (он уже так прижился в камере, что боялся из неё выходить).

– Кто знает. – Абдул растирал плечи.

Око повёл его по коридору.

– Куда меня, не знаете? – вежливо, даже заискивающе, помня о Какуне и “круглой”, спросил Кока.

– Знаем. К главначу. Всех водят знакомиться, – ответил миролюбиво Око, отпирая очередную решётчатую дверь.

Вот кабинет с табличкой “Начальник СИЗО № 2 полковник Евсюк Валерий Демьянович”.

Остановились. Око постучал:

– Разрешите? – и, услышав “Веди!”, впихнул Коку в кабинет.

В уютную комнату, больше похожую на квартиру, чем на кабинет в тюрьме, – большой телевизор, глобус с бутылками и откидным верхним полушарием. Карта Пятигорска. Дипломы в рамках. Красные грамоты. Знамя с кистями. Фото смеющихся детей. Портрет Дзержинского над диванчиком. Добротный шкаф с папками. За столом – главнач, полковник Евсюк, гривастый, щекастый, брылястый, с двойным подбородком, похожий на пожилого пожившего льва. На столе – крепкий чай в серебряном подстаканнике, дольки лимона на блюдечке, бутерброды с розовой лососиной и копчёной колбасой.

Кока не мог оторвать от них взгляда, что было миролюбиво замечено:

– Берите, ешьте, не скоро придётся… – И пока Кока жадно ел лососину, закусывая колбасой, главнач полистал папку. – Студент? Работаете?

Кока кивнул с набитым ртом.

– Что же вы так? – укоризненно покачал головой Евсюк. – Полкило анаши! Таблетки! В такое дерьмо вляпаться! Надо же голову на плечах иметь, а не пень-пеньской! Вот и залипли надолго, позвольте вас уверить!

– Это всё не моё.

– Ну, конечно. – Евсюк захлопнул папку. – Вы, я вижу, приличный человек. Ведите себя в тюрьме тихо, спокойно, достойно. Не выпячивайтесь! Зоба, боже сохрани, не раздувайте, не то вас накажут. Ни во что не суйтесь, и вам никто ничего плохого не сделает.

– Можете посадить в одиночку? Мне там будет спокойнее.

Главнач отрицательно качнул пальцем:

– Одиночка у нас – только карцер. Вам туда не надо. Что, страшно первый раз в тюрьму идти? Ничего. Тут тоже люди. Некоторые, правда, очень плохие, а некоторые – глупые, как вы… – Он переложил бумаги, исподтишка ввернул: – И было бы замечательно, если вы будете… э… информировать нас… ежели заметите что-нибудь незаконное…

– Как каждый гражданин, обязан это делать… – не дав ему закончить, состроил Кока честное лицо, желая разом покончить с вопросом (видно, стать стукачом тут предлагают всем и всегда, недаром Черняшка предупреждал, что нет хуже, чем с ментами тёрки иметь: “Менты кого хочешь заставят стучать, потом предадут, а свои прирежут”).