Михаил Гиголашвили - Кока

Чутко вслушивались в шаги в коридоре, пока Беспал не сказал:

– Вон Моськины шарки! Он! – И, когда открылась кормушка, поднял голос: – Ты где, гусь лапчатый?

– Наш ларёк закрыт, пришлось дальше выходить, а там ещё главнач на воротах торчал… – отвёл глаза Моська Понос и просунул в кормушку пакет: буханка хлеба, палка колбасы, жёлтый сыр, кулёк барбарисок и три пластиковые поллитровки с водкой. – Сала не было! Огурцов в банке не положено!

– А водку положено? – усмехнулся Расписной, начав перочинным ножом резать колбасу. – Бутылки б охладить под водой! – Но Беспал был против:

– Да ну! Быстрей бы дёрнуть! Накатим чутарик! И хлебца штукарик!

– Да хоть бы и штукарик! – разрешил Расписной, расчищая столик от кружек с остатками чифиря и вспоминая, как однажды в его камеру пригнали типчика, который строил из себя крутяка, а чифирь заваривать не умел, когда выпил чифирь, то блевать побежал и раскололся, лох!

Савва тоже сел на нарах (в санчасти его кое-как подлечили). Вид у него тяжёлый: нечёсан, небрит, пахнет плохо, в субботу баню пропустил, – но что скажешь человеку в расстрельном положении?

– Садись, брат! – Кока дал ему место.

Расписной взял бутылку.

– Ну что, братва, потехи час настал? – Разлил в кружки на треть.

Махнули разом, без тостов, хоть Расписной и заметил, что без тостов пить нельзя – не в селе же Скотном росли?

Водка обожгла, оживила. Разлилась по закоулкам тела. Продёрнула всего, будто на бодрый радостный вертел насадила.

– Уф, хороша!

– Идёт, как домой!

– Ну!

– Пальцы гну!

– А в зонах водка есть? – глупо спрашивал Кока, про себя думая, что если есть, то выжить можно.

– Конечно. Было бы бабло, а там всё есть, – объяснял, розовея лицом, Расписной. – А чего нет – принесут. За бабки на Руси делай что пожелаешь, всегда так было! Бесхозный народишко! Вот ты, к примеру, хочешь прирезать себе землицы к саду. Но нельзя – земля муниципальная, колхозная или хрен его знает ещё чья. Нельзя, но можно, если бабло дать тузикам в галстуках… Чем больше подгонишь, тем они быстрее всё обстряпают. Такие умельцы на понтах и катушках, что только держись!..

– Это да, шустрые будь здоров. Нотара с собой всюду таскают, чтоб делишки сподручнее варганить! – подтвердил Беспал, поедая колбасу с конфетами и неизвестно к чему добавляя: – А будешь перечить – тубареткой руки-ноги поломают!

Расписной ел умеренно. Савва, выпив водки и съев кусок сыра, без слов повалился обратно на нары.

– Ещё один тяпни, Савва! Может, придёшь в раж, в кураж? – предложил с участием Расписной, но тот мотнул косматой головой:

– Не могу… Не хочу… Не буду… Не надо…

– Дело хозяйское.

Выпили ещё. Стали оживлённо что-то рассказывать, предлагать друг другу хлеб с колбасой и сыром, разливать остатки холодного чифиря. Беспал от радости заливисто пукнул, что вызвало смех Расписного:

– Тревога! Газы! Надеть противогазы! Пора дымоход прочистить!

– Пушки весело палят, кораблю пристать велят! – поддакнул Кока.

Пару раз кто-то щёлкал “глазком”, но они не обращали внимания – после ужина начальства нет, а вертухаев никто не боится, кроме подлого чурки Какуна, – тот должен сдавать нормативы на мастера спорта, отчего совсем осатанел и таскает людей в “круглую”, где отрабатывает на них хуки и нокауты.

Расписной, сказав, что праздник должен быть у всех, выпустил на столик крытника, и огромный тараканище, величаво и горделиво поворачивался, как Брежнев на трибуне, внимательно смотрел туда и сюда, ощупывая дрожащими усами всё вокруг и тихо похрустывая крошками. А хозяин учёного зверя рассказывал, что Граф не боится холода, а простые тараканы при минус пяти уже дохнут, и поэтому раньше в деревнях делали так: зимой распахивали в избе все окна и двери, сами уходили на пару дней к соседям, тараканы ползли вверх за теплым воздухом и, замерзая на потолке, падали вниз – оставалось только собрать их веником и бросить трещать в печи.

Когда пили по третьей, Кока сказал:

– Вы многому меня научили! Дай бог вам здоровья! Благодарю за науку!

– Ты тоже ничего себе фрукт! – согласно кивнул Расписной.

– На абрека похож, что по горам с кинжалом бегает! – добавил Беспал.

И они выпили и закусили, чем Бог снабдил их через Моську Поноса.

– А правда, что у вас в Тибилисе столы на свадьбу по пятьсот душ бывают? – спросил Беспал

– В деревнях и по тысяче не редкость. Всё село гуляет. Или скорбит.

– Грузинцы умеют хавку готовить, – одобрил Расписной. – Я на воле с кентами пару раз в грузинский кабак заваливал – красота! Хаванина ништяк! И халдеи весёлые, шустрые, не то что наши полумёртвые бабы… Мой кент грузинцев любил, говорил: “Они хорошо умеют пять вещей: пить, есть, петь, танцевать и любить”.

– А это – главное. Я бы добавил шестое – говорить о политике, – отозвался Кока. – Даже моя бабка, ей под семьдесят, день и ночь о ней говорит!

И пока Расписной объяснял Беспалу, что “лаврушники” – это грузинские воры в законе, а “апельсины” – это всякие позорники из бычарни, купившие себе воровские звания на базаре, Кока, привалясь к стене, вспоминал, с каким жаром бабушка всегда отзывалась на любые политические передряги, день и ночь смотрела по телевизору всякие дебаты, съезды и дискуссии, причём ругала всех подряд, начиная со слабака-царя Николашки. И часто углублялась в историю, отлично ей известную. Так, посмотрев по телевизору в десятый раз “Звезду пленительного счастья”, утверждала, что главной ошибкой декабристов было не писание манифестов к народу, который и читать-то толком не умел, не растерянность и нерешительность вожаков, не тупое стояние на Сенатской, – а то, что декабристы не арестовали Александра I и не заставили его, словом или силой, подписать вольную крестьянству с землёй, – тогда бы народился средний класс, опора любой страны, и не было бы дальнейшего большевистского мракобесия, и вашего любимого рябого мерзавца-каннибала Джуги Сталина тоже не было бы.

– Подумать только, этот Джуга ведь тоже когда-то стихи кропал! И подписывал “Соселе” – маленький Сосо! Сосико! Печатался у самого Ильи Чавчавадзе! А тот ему как-то неосторожно скажи, что сейчас одни молодые люди пишут стихи, а другие идут в революцию, и шёл бы ты, Сосо, лучше в революцию, чем стихи писать! Сказал в шутку, а Соселе послушался! И пошёл. И сожрал миллионы, не подавился! А какие стихи писал?.. “Раскрылся розовый бутон, прильнул к фиалке голубой, и, лёгким ветром пробуждён, склонился ландыш над травой…” Вот что такое грязь, попавшая в князья, ваш Джуга Соселе!

И, возбудившись, продолжала наседать, словно это он, Кока, а не портниха Кеке Геладзе из села Гамбареули породил Сталина и несёт за него вину и ответ: