Михаил Гиголашвили - Кока

Расписной заметил:

– Известно: труд делает из человека обезьяну…

О господи! За всеми страхами Кока, оказывается, не видел самого страшного! Работа с утра до вечера! Это испугало не меньше самой зоны. Два страха слились в единый поток отчаяния, топивший последние островки надежды.

– А там… всех заставляют работать? – упавшим голосом спросил он.

– Такого, как ты, заставят. Воры не работают, отказники и отрицалы не пашут, за что и залипают по БУРам и крыткам! – охотно объяснил Расписной.

Беспал добавил:

– Это тебе не Амстердам, это матушка Русь! Все пахать должны!

– Из тебя пахарь – что из говна пуля! – хохотнул Расписной.

Они начали спорить, заставляют ли на строгаче пахать тех, кому за шестьдесят пять лет, а Коку просто придавило тоскливое, пугающее понимание того, что ему придётся годами вставать в шесть утра и целыми днями работать! А ещё подъём в милой и счастливой немецкой психушке казался катастрофой!.. Знал бы тогда, что ожидает, – вообще бы там остался! Или сидел бы в Париже! “Катастрофы впереди! И какие!” – твердил злой беспощадный голос, он не умолкал, иногда затихая, но потом с новой силой начиная запускать когти в душу, рвать её, вываливать в тоске, окунать в безысходность, топить в отчаянии, вызывать последние мысли о том, что если всё так обернётся, то лучше не жить вовсе, одним махом покончить с этой пыткой… Секир-башка… Петля, поезд, река – как-нибудь, но избавиться от грядущих мучений разом, поставить точку без запятой, чтоб не мучиться зря и ничего не знать, ведь смерть – это полное незнание…

Расписной вернулся к Кокиным делам, предположил:

– Не факт, что твой следак начнёт статью пересматривать. Думаю, пугает. Для того чтобы статью или часть поменять, нужны новые факты, – а какие у вас новые факты? Пятнадцать суток, сто лет в обед? Так сутки – это административка, не уголовщина, на ней рецидива никак не построишь, и барану ясно.

Беспал поморщился:

– Ну ты и наивняк! Какие на хрен новые факты? Не смеши манду, она и так дурочка! Как захотят – так и развернут дело! У вас дурь в сумке была? А где сейчас сумка? У них? Ну и всё! Напишут цидульку, что при повторном осмотре вещдока, а именно сумки, за обшивкой, в подкладке обнаружены патроны от макарова! А то и сам макаров! Иди доказывай потом, что волына не ваша, а это вместе с дурью уже на банду тянет. Ещё на вас, как на залётных, пару своих висяков и мокрух скинут! С них, тварей, станется! Им соврать, факты подкинуть, любую подлость сотворить – что кошке срыгнуть! Дай только гнулово устроить честным людям!

Расписной резонно возразил:

– Но зачем мусорам беспокоиться, менять статью, писать бумажки, отправлять прокурору на доследование? Зачем? Им не по фигу, сколько ему дадут – десять или пятнадцать лет?

Но Беспал стоял на своём:

– А из злобы. Назло. Зачем бешеная шавка кусает? – Чем вызвал скептическую улыбку Расписного.

– Ну, не знаю… Менты – суки ленивые, лишний шаг даром не сделают. Но всё может быть. Кривосудие правит! Говорил я тебе – пиши чистуху… Ты что думаешь, они без тебя всех этих барыг сами не знают?.. Всех знают наперечёт! Но местные не дают против них показаний, западло, вот они и ищут залётных, чтобы их руками жар загребнуть.

Однако Беспал опять был другого мнения. Если Мазила начнёт всех сдавать, то цепочка до Тбилиси доканает, а за это пришьют контрабанду и международную оргпреступность (он потряс разъяснениями к кодексу), а это – сговор, группа, не говоря о том, что за такое блядство в зонах его ждёт вечный позор и петушиный угол.

– Это похужее будет, чем те два-три года, которые ты ему всё обещаешь! Лучше как человек отсидеть, чем петухом по зонам шариться!

Расписной согласился с этим, заметив только, что сдать можно и втихую, чтоб никто, кроме следака, не знал, за это могут скинуть или даже статью поменять в меньшую сторону, но Беспал уставился на него:

– А ты откуда так хорошо этот дундель-мундель знаешь?

Расписной спокойно парировал:

– Дурак ты. Я давно сижу, всякого навидался. Многие так делают. Да и как узнать? Ментам только накол дай, а дальше они сами умеют: установят слежку, на хвосте посидят, контакты зачистят, шмоны будут проводить, пока не найдут, что ищут, мусоряги свинорылые. А не найдут, так со злости сами столько подкинут, что мало не покажется! А пара лет в зоне – ох, немало! И сто́ит недорого – только шепни на ушко следаку имя и адресок…

Опять звякнула кормушка, явилась морда Моськи Поноса.

– Гамра… Гарме… Чтоб тебя!.. Давай налегке!

На вопрос, куда теперь, Моська брякнул ключами:

– На кудыкину гору! – А Кока с тревогой подумал, что вот, началось, и Моська отведёт его сейчас в петушатню.

Они быстро сбежали по лестнице во двор и толкнулись в здание, где уже побывали сегодня.

– Снова, что ли, на допрос?

Моська не ответил, довёл до двери “АДВОКАТ”.

– Заходь! – И велел прыщавому дежурному войти следом и наблюдать за порядком.

За железным столом сидела мать Коки, Этери!

– Мама? – остолбенел он, ожидая увидеть следователя или адвоката. – Ты… Как тут?..

Но солдатик грозно приказал не говорить на своём языке, а говорить на русском:

– Не положено!

Мать вытащила наугад из сумочки купюру:

– Возьми, милый! У тебя тоже есть мать! Дай нам поговорить!

Солдатик взял, молча ушёл в угол, сел на корточки и затих, глядя в пол.

Кока, в грязной одежде, пять дней не мытый, не решился обнять маму, но она сама прижала его к себе, прошептала, целуя:

– Держись, поможем!.. Да ты в настоящего супермена превратился! Борода тебе идёт! Как у персидского шахиншаха!

Они сели друг против друга. Мама в чёрном. Причёска, строгий макияж, как всегда. Но глаза печальны и усталы.

– Этери, как ты тут? (Он с детства называл мать по имени, она всегда выглядела как девочка.) Как… вы узнали?..

Мама вздохнула.

– Бабушка рассказала: пришли свои, сололакские менты, показали ордер на обыск, покрутились по квартире и ушли, ничего не тронули, сказали, видно, семья порядочная, а внука поймали в Пятигорске… А вот квартиру Нукри перевернули вверх дном…

– Это не моё было… Это Нукрино, я случайно попал… – по инерции отговорился Кока, но мать взяла его обеими руками за руку, сжала.

– Я взяла отпуск на месяц. Ищем пути сюда… Отец Нукри, Нестор, тоже тут, со мной прилетел… – Вдруг увидела красные пятна на запястьях, встревожилась: – Что с руками? Тебя тут не бьют? – Но Кока поспешил заверить:

– Нет, что ты! Я в тихой камере. Нас четверо. Камера большая, светлая. Все на своих постелях спят, бельё меняют раз в неделю… Играем в нарды, карты, шахматы. Музыку слушаем. Беседуем. Я Библию читаю. Кормят неплохо, борщ и каша, – пошёл заливать Кока, но мама фыркнула: