Михаил Гиголашвили - Кока

Тогда же в дворовом сарае с пятилетним Кокой произошло первое осмысление женской плоти. Летом он почему-то остался в городе, дети разъехались, только одна девочка, Цуцико, составляла ему компанию. Они проводили дни во дворе, где всегда есть чем заняться, и постоянно лазили в сарай (хотя взрослые и запрещали). И там, в клетчатом свете солнца, под танец пылинок начали играть в “доктора-доктора”. Цуцико сняла трусики, стала поворачиваться так и эдак, и Кока, глядя на её ягодички, вдруг ощутил непонятный призыв. Что-то внутри него словно выпрямлялось и звало к действиям, но каким?.. Он мучительно думал, что же надо делать, а Цуцико оглядывалась: почему доктор не лечит?.. Засуетившись, он поднял с пола лопаточку, ещё не зная, зачем он её взял, но чувствуя, что Цуцико чего-то от него ждёт, что надо в неё как-то проникнуть… Но как?.. В этот миг в сарай ворвались взрослые и устроили большой скандал. Но ощущение нужности что-то делать при виде женской наготы осталось навсегда.

Во дворе всё сущее имеет право голоса. Поэтому спор о взятой без спроса теннисной ракетке или же плохо повешенное полотенце может перерасти в ссору с проклятиями и криками. Особенно захватывающе сцепляются женщины. Начинается обычно с пустяка – и перерастает в гром, огонь и серу. Это доставляло детям неописуемое удовольствие, хотя причиной склок чаще всего бывали как раз они: кто-то у кого-то что-то отнял, кто-то кого-то толкнул, кто-то разрыдался, кто-то ушибся… Разнять разъярённых женщин можно только силой, растолкав их по квартирам, но и оттуда неслись такие визги, что мужчины только качали головами (они, кстати, в такие моменты держались вместе, независимо от того, чьи жёны сцепились). А дети, давно позабыв, кто у кого что отнял, радовались зрелищу, жевали инжир с земли, пили воду из крана и удивлялись глупости взрослых. Да и женщины вскоре затихали. А мужчины и не ссорились вовсе.

Двор – единая семья. Наступал штиль. И вот уже отчётливо слышался звон спасительного мангала, извлекаемого из подвала. Дзиа Михо наведывался к своему холодильнику, куда ежедневно выгружал полную сумку ещё тёплой вырезки с мясокомбината (его зять работал контролёром). Дети отправлялись в подвал за луком и углём. Дзиа Шота, лысый, в спортивной пижаме и китайских кедах, подстрекаемый молодёжью, перекинув через шею шланг, шёл к заветной бочке с вином (покупаемым, как и лук с углём, каждый год вскладчину всем двором).

Стол для пинг-понга застилается газетами, и женщины идут посмотреть, что у кого есть вкусного, хотя это и так всем известно по запахам из кухонь. И скоро от мангала начинает тянуть божественным ароматом жареного мяса, столь полюбившегося питекантропам, когда они научились возжигать огонь и ворошить угли…

…Он проснулся ночью. Темно. Сполз к параше – и обомлел: на табурете Расписного сидит серая недвижная фигура! От страха застыл. Но фигура сказала:

– Не бойся, это я, Савва… Не могу лежать, бока болят, спина, ноги…

– За что тебя сюда? За что мучают? – Кока успокоился.

– Да ни за что! – вдруг жарко и громко заговорил Савва. – Я её пальцем не тронул! Я с ней ходил! Я её любил! Она была моя чувиха! Хотели пожениться! А что на ней мой волос оказался, так на дискаче же прыгали, потом в тачке на задняке целовались всю дорогу!.. Она пошла домой, а её заволокли в кусты и вчетвером того… с особой жестокостью… до смерти, бутылку вбили, ножами изуродовали… Она маленькая, щуплая… бутылка всё внутри порвала… Потом эти гады отвезли её на свалку и бросили там умирать…

– Ты при чём? Тебя за что? – ошарашенно спросил Кока.

Фигура качнулась.

– Меня? За волос. Её сосед меня заметил, когда мы к дому на тачке подъехали… Я хотел до подъезда проводить, но она сказала: не надо, брат увидит, будет ругаться, что поздно пришла… Я и уехал на том же такси… А с ней вот что сотворили, гады, твари… Вот и всё. А как не будет моего волоса, если мы с ней всю дорогу взасос лизались? И за это – пулю? За что?.. Да, моя вина, что до подъезда не проводил, – но расстрел? Зачем?..

– Расстрелы отменят, все говорят, – постарался ободрить Савву Кока, только сейчас понимая, что значит быть “на волосок от смерти”.

– Я, я виноват, до подъезда не довёл… А они её на мусорную свалку… как кусок дерьма… Жив останусь – порешу кобелюг!.. О господи!..

Савва начал всхлипывать всё громче – и вдруг взвыл протяжным звериным воем, отчего Расписной и Беспал разом подскочили на нарах, а из коридора послышалось:

– Эй, придурки, кончай бузить! В карцере места много!

Савва смолк. Зэки улеглись обратно – видно, Савва уже не первый раз выл по ночам. А он сидел в полутьме, как мумия, тихо всхлипывал, что-то приговаривая и качаясь из стороны в сторону.

Где-то хлопает кормушка. Из коридора звучат приглушённые голоса. Ночная птица одиноко крякает за окном. Крытник Граф тоже проснулся, шуршит и скребётся в своей стеклянной тюрьме. А сон всё не идёт, хотя только во сне можно забыть, что твоя жизнь превращена в долгую, мучительную гибель, только сон не могут отнять тюремщики…

Кока опять провалился в ловушку сна, где увидел сон во сне, как он во дворе играет с соседскими детьми в выбивалки…

Во дворе принимали и понимали правду разных людей, а на поступки смотрели общими глазами – без скидок, утаек и поблажек. Детей никто не стеснялся, всё обсуждалось при них – пускай знают. Они были в курсе всех дворовых дел и склок, целыми днями крутясь среди взрослых, – мало кто из них ходил на работу. А если и ходил, то так, на пару часов. Однако в каждой семье был один опорный человек, который всех кормил и одевал, а дальше – их дело: “Сыты-обуты – и хорошо, живите себе под солнцем. Шмоток у вас столько, что впору продавать старику с хурджинами [183] Сумки, мешки (груз.). , что орёт по улицам «Стары адёжь пакупай!»”.

И жили. Взрослые занимались кто чем, а дети целыми днями играли в мяч, прятки, жмурки, пинг-понг, выбивалки, “стоп”, баскетбол. Отрывало от игр только что-нибудь интересное, вроде появления районных психов или бешеной собаки, драки в соседнем дворе или аварии на улице, громкой перепалки в пекарне или дебоша в парикмахерской (смотреть бежали все, от мала до велика).

Во дворе праздновались все праздники, и соседи поочерёдно угощали друг друга куличами, крашеными яйцами, мацой, козинаками, сухофруктами, новрузским пловом. Больше всех получали дети – они целый день грызли что-то во дворе, засоряя всё кругом крошками мацы, бараньими косточками или разноцветной скорлупой, с трудом, давясь, заглатывая пятое яйцо без соли.

Важные дни для двора – приходы разных служб. Притаскивался, подволакивая калечную ногу, всегда подшофе, электрик, чтобы за червонец вместо контроля за счётчиком отматывать показания сколько не жалко. Эта операция проходила из месяца в месяц. Все уже сами научились этому нехитрому делу, но электрик с упорством алкоголика считал своим святым долгом оказать уважение и за червонец и стакан вина хоть сколько-нибудь да уменьшить показания. Приходил домоуправ с пустым левым рукавом в кармане сталинского френча, после него обычно появлялись рабочие: или рыли канаву, или клали трубы, или чинили дворовый кран столетней давности, или лезли на электрический столб искать замыкание, а соседи все вместе во дворе со свечками пили и закусывали в ожидании, когда “придёт свет”.