Михаил Гиголашвили - Кока

– Я… Переживала… Очень…Надеюсь, с этим кошмаром покончено?..

– Раз и навсегда! Обещаю! Честное пионерское! Слово джентльмена! – ответил Кока, торопясь показать ей, как в детстве, свои трофеи: плетёный браслетик от немчика Гольфа и потрёпанную Библию со штампом пятигорской тюрьмы, которую солдаты побрезговали отобрать при шмоне. А она любовалась им:

– И впрямь джентльмен! Возмужал, окреп! И борода окладистая, как у академика Павлова!

– Меня в тюрьме шашлыками и диетами кормили, почему бы и не возмужать? – отвечал Кока (не видевший себя в зеркале в полный рост уже давно). – А кому ты, кстати, продала книги? И какие? Надеюсь, не свой любимый “Путеводитель по Парижу”? За сколько?

– О деньгах приличные люди не говорят! – поджала бабушка губы, но всё-таки сообщила: когда случился этот кошмар, она вспомнила, что к Коке приходил какой-то клошар из Клортаха, книгоноша Арам. Узнала во дворе: есть такой. Послали соседского мальчишку. Арам явился, отобрал книги, а после принёс деньги, всё сполна, по-божески, Этери потом проверила.

– Благодарю, бэбо!

– Ишь, как заговорил – “благодарю”!

– У нас в “Белом лебеде” хоть кого научат вежливости! Там строгая школа, все знают, как себя вести, ошибки не прощаются… Ясно, бэбо? Увезу тебя в Нижний Тагил, где ничего, кроме тьмы и могил! – пропитым голосом пробасил Кока.

– Господь с тобой! – перепугалась бабушка, украдкой крестя его. – Это что ещё за чертовщина?

– Детская колыбельная…

Несколько дней прошли в радостных хлопотах и обретениях знакомых с детства и таких, оказывается, родных вещей, как шарканье дворничьих мётел в утренней тиши, чириканье птиц и запах сирени, её фиолетовые набухшие гроздья в окне, крики мацонщика, терпко-золотистый аромат кофе… “Вот они, ключи от рая!” – думал Кока, ложась в солнечной галерее на широкую тахту, любимую, добрую, уютную, знакомую по скрипам с тех пор, когда на неё приходилось взбираться снизу, с пола, кое-как цепляясь ручонками за пёструю ткань, пахнущую пылью. Рядом, на шаткой этажерке, – Библия, которую он привёз из тюрьмы. Напоминает, что человек – лекарство человека, а богочеловек – спасение человека.

Кока, как и обещал себе в карцере, составил список добрых дел: переписать книги, заняться спортом, подтянуть английский, написать рассказ про тюрьму, сменить перегоревшую лампочку в туалете, хотя бабушку это не беспокоило.

– Ничего, я пока ещё мимо унитаза не хожу, а ты свою чучульку и без света как-нибудь найдёшь!

После пережитого, стоившего ей пару дюжин пустых пузырьков из-под валокордина, корвалола и валерьянки, сейчас она как-то физически воспряла, перестала жаловаться на спину и ноги, утверждая язвительно:

– О-хо-хо! Что нас не убивает, делает нас калеками!

Улучив момент, когда бабушка жарила рыбу, отчего в галерее стоял громкий треск и рыбный запах, Кока дозвонился Лясику в Голландию. Слышно плохо, но разобрать можно. Лясик жив-здоров, дело его в полиции застопорилось – не могут найти владельцев тех ворованных карт, которыми Лясик оплачивал вещи, а без них и дел нет. Почему владельцы молчат? А зачем им лишние заморочки с судом? Они карты поменяли – и всё, иди ищи их по старым картам!

– А вообще, каяк моей жизни каюкнулся о скалы! Оскалы реала! Жена Лита, Эверест среди баб, лютует по-прежнему!

И дальше поведал, что марокканца Хасана побили в Касабланке, лежит в больнице с ушибом черепка. Однорукому соседу, учителю биологии Билли, государство безвозмездно сделало особый умный протез – теперь он может сам сворачивать косяки, а то приходилось просить учеников. Но Билли воспрял и собирается на фотосафари в Танзанию – мало ему, видно, одной отрубленной руки, хочет, чтобы и ноги с яйцами отъели!.. Громила Баран?.. Барана за драку на автосвалке полицаи нашли, но когда арестовывали, в машине у него оказалась танта Нюра, а вместе с ней – сумка с килягой героина. Барана упекли в роттердамскую тюрьму, а танту Нюру выслали по запросу полиции в Мюнхен, где, оказывается, её искали по делу мужа, онкеля Адама, возившего героин в двойных стенках шкафов и кроватей: Адам по пьяни забыл его вынуть из одной стенки, порошок обнаружили хозяева мебели и заявили в полицию. Онкеля Адама взяли, но доказательств его вины не хватало, поэтому выпустили под залог и подписку, но решили допросить жену – и вот пожалуйста.

– Сравнили по составу – один и тот же, что в мебели, что в пакете танты Нюры! И всё! Сидят оба. А ты когда в Европу собираешься?..

– Не знаю. Лето в Грузии посижу, соскучился по солнцу, а там посмотрим. – Кока не сказал ни слова о тюрьме, зная Лясикин длинный язык. Зачем? Три обезьянки недаром пережили века! Встретимся – посмотрим. – А ты съездил в Москву, как хотел?

Лясик удивился:

– Я? В средневековую Московию? В эту богом забытую страну, игрушку сатаны? Империю дурости? Страну Глупляндию? Что там делать? К тому же посадили моего двоюродного братца, держат в “Матросской Тишине”, как скотину в стойле! Видел бы ты их тюрьмы! Это же ад!.. Оттуда вместо человека выходит живой труп!.. – Что заставило Коку мысленно улыбнуться: он сидел в российской тюрьме – и ничего, люди как люди. (Сам он после тюрьмы стал делить людей по воровскому принципу: на плохих и хороших, хотя временами казалось, что большинство находится как раз где-то посередине, колеблется от зла к добру и обратно, поэтому и от паскуд можно ожидать внезапного добра, а от добряков получить неожиданную – быть может, для них самих – подлость, подножку или подвох. Не делай добра, не получишь зла!)

А Лясик принялся, по обыкновению, костить бывшую родину: в Совке хамство и агрессия пронизывают все слои, общее бескультурье, все поголовно лузеры, лодыри, лохи, неумехи, фраера, кривое зеркало Европы, больное скопище пьяниц, взяточников, воров, обжор и шлюх, без надежды на выздоровление, конгломерат воров и рабов.

– Века татарского ига, века крепостничества! Представь, что у нас в генах и головах? Чистое, ничем не замутнённое рабство! Ещё Чехов разглядел, даром что пенсне носил!.. Плюс недавний дикий сталинский террор… И тут вдруг, пожалте бриться, – демократия, виражи куража!.. Ага, как же!.. Червь не может стать змеёй, как бы он ни тянулся!.. Тебе этого не понять! Ваша история и культура на пару тысяч лет старше нашей! А мы без Орды даже земли свои переписать не могли!..

– Заколебал ты своей антисоветчиной! Тебе-то что? Ты чего дёргаешься? Сидишь в Амстере – и сиди! Тебя они не трогают! – остановил его Кока.

– Кстати, ты, случайно, не терял записной книжки? – вдруг круто свернул в сторону Лясик, когда Кока хотел уже попрощаться.

– Да, посеял, в Амстердаме. А что? – удивился Кока (“Откуда Ляс может про это знать?”).

– Там стояли твоя фамилия и имя? – продолжал Лясик.