Наталия Полянская - Девятая жизнь [litres]

Шагдетов и Климанский долго молчали, потом Дамир кивнул. Официант сунулся было к ним, но восточный человек отогнал его еле заметным движением руки.

– Дом престарелых, – сказала Катька и снова сглотнула. – Расписываем стену в актовом зале. Библиотека. Книги, теплый свет настольной лампы, хотя еще самое начало вечера – но старому человеку темновато читать. Старик сидит в кресле, в руках у него книга, а на коленях рыжий кот. Второй кот – на подоконнике открытого окна, откуда видна дорога. По дороге уходит женщина: мы не знаем, старая она или молодая, просто видим силуэт. Кот провожает ее и, наверное, щурится на заходящее солнце. Тут я вдохновлялась прорисовкой Майкла Уэлана, американского художника. Он работает в стиле фэнтези и иллюстрирует известных авторов вроде Робин Хобб, я потом покажу…

– Что за книга в руках у старика? – спросил вдруг Дамир. Катька усмехнулась.

– Вы заметили. «Вино из одуванчиков» Рэя Брэдбери. Лето прошло, но в погребе осталось девяносто бутылок вина с законсервированными летними днями. Девяносто лет, настоящий подарок из машины счастья.

– Сколько таких мелочей ты туда заложила? – поинтересовался Шагдетов, внезапно переходя на «ты».

– Много. В каждый рисунок, не только в этот. Видишь, тут у старика на столике еще «Хроники Нарнии» лежат? Вдруг дверь в волшебном шкафу не так далеко, как кажется. Аслан опять же. Тоже котик, только большой.

– Ясно, – сказал Дамир. – Принято. Давай дальше.

– У нас осталось всего два объекта. Приют для животных в Марьине. Здесь все проще простого. Наши коты попадают в приют и встречаются с разными животными. Но тут есть и люди: кто-то животных кормит, кто-то вычесывает… Сюда я не закладывала никакого особого смысла, кроме очевидного. Разве что… Видите, тут стоят двое – они смотрят на наших котов, хотят забрать себе. Коты об этом просто не знают пока, однако через минуту их жизнь наладится. Здесь я снова возвращаюсь к смеси наива и лайнворка, совмещу, я такого еще ни разу не делала, но давно хотелось.

– Выглядит необычно, – заметил Климанский.

– И, наконец, ваш… твой ресторан, Дамир. – Катька оглянулась. – Вот эта стена?

– Вот эта стена.

– Отлично. Коты встретились со своими людьми, и теперь у них праздник. Они все сидят за столом и радуются. Тут я вдохновлялась Пиросмани, конечно. Стол накрыт, вот как ты нам сейчас накрыл, музыка звучит, виноград со всех сторон свисает, красота! И коты радуются, и люди. Будут еще путешествия, приключения и жизни, но сейчас… сейчас все пришли домой.

– Объясни мне одно, Катерина, – сказал Дамир, рассмотрев последний набросок и положив его на стол, – как тебе удалось так менять стили и притом остаться верной себе? Твоя рука видна в любой из этих работ. Даже несмотря на то, что техника исполнения разная. Как так получается?

– Наверное, потому, что их рисовала я… – Катька пожала плечами. – У меня есть любимая манера, и я под нее адаптирую разные стили. Получилось… вот это.

– Получилось, – сказал Дамир. – Что ж… Я могу сказать мэрии, что мы готовы начинать работу, не так ли?

– Нужно утвердить точные даты. Вы с Катериной Филипповной еще на два ток-шоу приглашены, – обрадовал их Валентин Петрович. – И еще есть масса мелочей, которые я обеспечу, однако нужно ваше непосредственное участие. Вы готовы, Дамир Кирмитович?

– Всегда готов, как говорили пионеры.

Он смотрел на Катьку своими черными глазами: в них, казалось, отражаются звезды, и у нее что-то кипело и переворачивалось внутри.

Этим вечером Катька наконец поплакала по деду.

Встреча с Шагдетовым затянулась, и на Солянку она вернулась уже под вечер. Мария Михайловна готовила ужин, по квартире плыли вкусные запахи и напевы Джо Дассена, за окнами плескалось исключительно удавшееся московское лето. Коты прибежали встречать Катьку: терлись о ноги с двух сторон, мурлыкали, всячески показывали, что скучали.

– Посмотрим, что вы скажете, когда я начну вас таскать на объекты и демонстрировать журналистам, – пробормотала Катька, скидывая босоножки. – Ох, ну и уморили они меня. Пойдем, лоботрясы…

Она крикнула Марии Михайловне, что пришла и есть пока не хочет (еще бы – после шагдетовского-то угощения!), пошла было в свою спальню, но на полдороге остановилась. Дверь в дедову комнату оказалась приоткрыта, и Катька медленно, словно к ногам гири прицепили, потащилась туда. В спальню она не заходила с первого дня, как вернулась на Солянку.

Все то же самое. Привычная комната, только деда нет. Катька положила папку с набросками на кровать, подошла к шкафу и открыла его.

Ничего Мария Михайловна не убрала. Вот он, вытертый дедов свитер, страшненький уже, нитки из подола лезут, но дед его надевал зимними вечерами и, насвистывая, включал канал «Культура», где ехидно комментировал рассказы ведущих. Вот льняная рубаха, в которой дед пришел тогда в «Хлеб насущный». А вот солидный пиджак – в нем полагалось получать всякие премии, пылившиеся теперь на полках, и выглядеть заслуженным художником России.

Катька потянула с вешалки свитер. Тот пах дедом, и, усевшись на кровать, она поняла: коты тоже помнят. Они оба залезли к ней на колени и припали к свитеру. Заурчали так, что аж мебель завибрировала. Катька уткнулась носом в свитер, уподобляясь котам, и зарыдала.

Она выплакивала из себя черноту, которую так и не удалось выплеснуть, вырисовать, отпустить куда-то; она сползла на пол и некрасиво, по-бабьи подвывала, прижимая к себе то ли свитер, то ли какого-то кота, то ли всех сразу… Катьку скручивало, несло, корежило, она помирала в озере расплавленной лавы, по ней ездил туда-сюда грузовик, доверху нагруженный болью, непониманием и сожалением. А еще хотелось орать и ругаться, и Катька заорала и заругалась.

Она орала на деда, посмевшего быть смертным, внезапно смертным. Как он мог? Почему жизнь так несправедлива и для всех оканчивается этим вот – путем в никуда, обрывом, за которым вечность, досыта нашпигованная ничем? Это у кошек, говорят, девять жизней, а нам-то что делать? Как оставаться здесь, зная, что мы больше никогда не увидимся? Верующим легче, но Катька не была верующей – просто не видела в этом мире никакого бога для себя.

Если Мария Михайловна что-то и услышала, то не пришла. Исключительной деликатности женщина.

Через некоторое время слезы стали иссякать, ругательства тоже; Катька поняла, что идет по второму кругу, а это совсем не дело. Всхлипывая, она села на ковре и обнаружила, что оба кота сидят напротив рядышком и смотрят на нее.

– Что? – мрачно спросила у них Катька. – Чего уставились?

«Ты ревешь», – сказал Фред.

«Как девчонка», – добавил Джо.

– Я и есть девчонка, вы что, прикажете мне плакать скупыми мужскими слезами, как Джейсон Стэтхем или Дуэйн Джонсон?