Грегори Робертс - Духовный путь [litres]

Во время своих Служений видел золотистого мангуста, множество летучих мышей, которые окружали меня с каждым звучанием раковины, но никогда ко мне не прикасались, черную лису, рои бабочек, стаи птиц, внезапно появлявшиеся в пустом небе, цаплю, что танцевала у моих ног, косяки рыб – они выпрыгивали из воды между отдельными нотами, стервятников, которые появлялись перед первой нотой и исчезали после последней, колибри, которая зависала перед моим лицом, светлячка, который описывал вокруг меня круги, ворон – сотни ворон – и множество других удивительных вещей.

В Материальной Реальности случаются объяснимые совпадения. На языке духовного это одновременно и совпадения, и радостные примечательные Подтверждения, причем каждое Подтверждение – это лишь способность увидеть, которая открывается нам только в нужном месте в нужное время при наличии правильного Намерения.

Однажды теплой ночью в Мельбурне я пошел на задний двор чтобы провести обряд Служения Богине Таре, одному из многих воплощений Маа; она, среди прочего, – Богиня озарений и Просветления.

Моя задача состояла в том, чтобы поднять свечу к молодой луне и повторить мантру Служения.

Когда я начал поднимать свечу, крупная летучая мышь перелетела через соседский забор, снизилась, мягко коснулась моей головы и исчезла в ночи. Пока я поднимал свечу к небу, неподалеку заухала сова. А когда я закончил мантру, вдоль забора пробежал опоссум, остановился напротив меня, поклонился мне (или качнул головой) пятикратно и был таков.

Разумеется, если посмотреть с точки зрения материального, все эти вещи легко объяснить. Моя квартирка и задний дворик за ней находились на пути пролета колонии летучих мышей, я часто видел, как они скользят в вышине. Тот факт, что сезон миграций завершился и ни в ту ночь, ни в одну из следующих никаких летучих мышей в небе не было, никак не отрицал того, что их маршрут над двориком все-таки проходил. В пригородах редко услышишь сову, но не такая уж это страшная невидаль. А опоссум – он опоссум и есть.

Однако с точки зрения духовного эти события имеют колоссальную значимость.

В индуистской традиции летучая мышь и сова, как и некоторые другие существа, являются ездовыми животными Богини Маа Кали.

Ездовые – это животные, птицы и даже насекомые (например, ездовыми Маа являются бабочки и пауки), которые особенно тесным образом связаны с определенным Божеством.

На языке духовности, когда очень крупная черная летучая мышь спускается и касается твоей головы в момент начала обряда, посвященного Богине, а сова ухает в тот миг, когда свеча поднимается в небо, а дикий зверь отвечает на мое Служение пятью наклонами головы, – это одновременно и совпадение, и нечто лежащее за гранью совпадения. Это Подтверждение связи.

Хотя я достаточно долго стоял и думал, прежде чем приступить, состояние Намерения позволило мне начать Служение в тот самый момент, который дал мне возможность воспринять и ощутить эти события как Подтверждения. Летучая мышь, сова и опоссум оказались бы там вне зависимости от моего присутствия. Я просто находился в соответствующем состоянии Намерения и потому смог их воспринять и ощутить. Подтверждение получила связь, а не я лично. Долгий процесс Приятия, Отказа и Служения укрепил мою устойчивость к тщеславию, и я постоянно напоминаю своему «Я», что вне зависимости от того, насколько воодушевляющим и невероятным выглядит Подтверждение, речь тут не о Себе, Себе, Себе как эго: речь о том, что ты находишься в правильном состоянии Намерения.

Но Подтверждение, полученное от падучих звезд, когда я в первый и в последний раз дул в раковину в ту ночь на Карибах, действительно было совершенно невероятным. Слишком точный расчет времени, слишком безупречное положение метеоров между моими пальцами – все это изменило мою жизнь. Так сказать, открылась некая дверь, после чего Подтверждения стали приходить снова, снова и снова. И приходят поныне.

Третий год возмущения и Подтверждения завершился на хорошей ноте. Мама отважно смотрела вперед – следующий год обещал быть хорошим. Папино сердце не сдавалось перед невзгодами. Отношения с близкими оставались прекрасными, наши начинания продвигались вперед почти без всяческих усилий – мы нашли достойных творческих партнеров, а умопомрачительное Подтверждение от падучих звезд усилило мою ревностность в Служении.

Было самое время перенести деятельное Служение в дикие места и дуть в раковину, не глядя на идолов.

Но хотя четвертый год начался очень хорошо, я скоро узнал, что всякое добро и зло в нашей жизни есть испытание Веры и что качество нашей Веры и Путь, которому мы следуем, могут привести и к собственной гибели, и к исполнению Священного долга.

Папа, который сорок девять лет оставался нашим любимым отчимом, скончался в январе после обширного инфаркта. В часы, предшествовавшие кремации, мне выпала честь дунуть в раковину в его память, стоя в ногах открытого гроба.

Я сделал это, повинуясь инстинкту или, возможно, некой духовной интуиции. Никто не учил меня, что нужно почтить его такими нотами, но мое «Я» твердо знало, что это совершенно необходимо.

Присутствовали только мама и моя сердечная подруга А. Акустика в большом и пустынном прощальном зале заставила звук раковины отразиться от стен, породив великолепный эффект реверберации.

Ноты оказались мощными, чистыми. Когда я закончил и мы обнялись, у меня возникло безусловное ощущение, что я поступил правильно. И даже лучше, чем правильно: исполнил требуемое.

Мама переехала к нам. В дневнике, который она потом нам оставила, она записала, что ей не терпится присоединиться в смерти к тому, кто на протяжении сорока девяти лет был ее спутником, однако она выждет полгода, поскольку потерять за месяц обоих Родителей – слишком тяжелый удар для Семьи.

Ровно через полгода, день в день, мама умерла – при последнем вдохе она смотрела мне в глаза. Выдох – и тишина. Ее только что искупали, от тела исходил приятный запах. Глаза были как яркие самоцветы, прозрачные и все еще сияющие – такими я их и закрыл. Кожа была безупречно гладкой, точно фарфоровой.

Через несколько минут после того, как врач констатировал смерть, я дунул в раковину в честь моей мамы, там, в палате для терминальных больных. В дверях стояла медсестра (кстати, родом из Индии) – на случай, если звук кого-то потревожит. Не потревожил. Будто никто и не слышал.

А я дул в раковину в честь своей матери, и вместо безутешных слез и отчаянных рыданий был долгий негромкий стон раковины. Если раньше меня обуревали бы мои собственные чувства, то теперь я знал, как отдать ей то, что ей причитается, и в процессе Отдавания горе утихло, превратившись в тихое исполнение долга любви.