Чжан Юэжань - Кокон [litres]

– Здесь посадим твои любимые бледно-розовые розы. – Мама потянула меня за рукав, указывая на кусок земли у стены. Но я совсем не любила розы, мне вообще не нравились цветы, которые пахнут.

Мы покинули квартиру дядюшки Линя уже под вечер, горели фонари, на улице было людно и шумно. Из магазинчика неподалеку вышли три девочки примерно одного со мной возраста с простоквашей и печенюшками в руках.

– Наверное, тоже учатся в Цзинулу, – тихо сказал мне дядюшка Линь. – Та, что посредине, одета в их школьную форму.

– Правда? – откликнулась мама.

– Я спрошу, – сказал дядюшка Линь.

– Не надо…

Я поспешно схватила его за рукав, но было уже поздно, он подошел к девочкам и, широко улыбаясь, завел с ними разговор, а потом показал пальцем в мою сторону. Наверняка он рассказал им, что я перехожу в Цзинулу, – девочки одновременно повернулись и странно меня оглядели. Я стояла с красными ушами, сгорая от стыда и мечтая немедленно провалиться сквозь землю. И в ту самую секунду дядюшка Линь крикнул:

– Иди скорей сюда, познакомлю тебя с этими милыми девочками… – Он радостно махал мне рукой, уверенный, что пытается помочь.

– Иди скорей. – Мама подтолкнула меня вперед.

Но я резко развернулась и побежала в другую сторону.

Я неслась со всех ног, в ушах свистел ветер – до чего же хотелось бежать так и бежать. К сожалению, бежать мне было некуда, через два квартала я остановилась и села у обочины. Скоро они меня нагнали. Мама с перекошенным лицом поставила меня рывком на ноги и потребовала извиниться перед дядюшкой Линем. Вместо извинений я попыталась освободиться от вцепившейся в меня руки. И вдруг эта рука замахнулась и влепила мне звонкую пощечину. Мама сама перепугалась и застыла на месте, а рука повисла в воздухе. Она никогда меня раньше не била, словно была не вполне уверена, что имеет на это право.

– Внушением, внушением, не надо драться, – повторял дядюшка Линь.

Мама отвела глаза и в раздражении уставилась на асфальтовую дорогу.

– Совсем от рук отбилась, как было ее не проучить?

Я не плакала, только спросила:

– Ну что, довольна? А теперь я хочу поскорее вернуться к дедушке.

По плану мы тем же вечером должны были впервые отправиться в гости к родителям дядюшки Линя – меня с ними еще не знакомили. Но теперь план пришлось изменить, и дядюшка Линь согласился отвести меня домой – наверное, понял, что я могу запросто все испортить, если явлюсь к его родителям в таком настроении. Представляю себе, сколько сил он потратил, чтобы уговорить их принять меня в семью.

– Не спеши, постепенно все наладится. Вот перевезем ее к нам и возьмемся за воспитание. – Дядюшка Линь тихо утешал маму, обнимая ее за плечи.

Я не сказала тебе, что перехожу в другую школу. Ты бы обиделся и тотчас отдалился от меня, а я не хотела, чтобы между нами выросла стена. Правда, она и так уже выросла, не знаю, когда это началось, но ты сделался молчаливым, будто тоже носил в себе какую-то тайну. Я ничего не спрашивала. Мне просто казалось, что мы оба достигли возраста, когда у каждого появляются свои секреты. И далеко не всеми секретами можно делиться.

Я решила поговорить с Пэйсюань. Пока мои документы не забрали из школы, надо было что-то предпринять. Я впервые искала разговора с Пэйсюань, обычно это она ходила за мной со строгим лицом, повторяя: “Цзяци, нам нужно серьезно поговорить”. В разговорах она была сильна, на посту старосты класса лучше всего ей удавалось убеждать и перевоспитывать отстающих учеников. При одной мысли о взгляде, которым она озирает простых смертных, у меня стягивало кожу на голове. Но выхода не было, помощь могла прийти только от Пэйсюань. Я хотела, чтобы она упросила дедушку оставить меня в семье. Разумеется, дедушка меня не любил, но я хотя бы не была ему противна. К тому же я никак ему не мешала, всех забот от меня – лишние палочки да чашка на столе. Если Пэйсюань согласится попросить за меня, объяснит, что я недавно подтянулась по учебе, что перевод в другую школу поставит крест на моей успеваемости, может, это убедит дедушку. Но есть ли ему дело до моей успеваемости? Не факт. Я вдруг поняла, что живу у дедушки уже больше двух лет, но совсем ничего о нем не знаю. Кроме того, что он очень любит свою работу.

А Пэйсюань, согласится ли она помочь? С тех пор как я переехала, забот у нее прибавилось, это правда. Все из-за ее раздутого чувства долга – она постоянно беспокоилась о моих отметках, боялась, что я научусь плохому. Наверное, после моего отъезда она вздохнет с облегчением. Но ведь Пэйсюань сама постоянно твердит, что нужно ценить родных и близких и как хорошо, что мы можем заботиться друг о друге и расти вместе. Конечно, звучит это довольно фальшиво, но вдруг она и правда так думает? Не теряя надежды, я весь вечер ждала случая, чтобы заговорить с Пэйсюань. А она готовилась к этой чертовой олимпиаде по математике, сидела за письменным столом, зарывшись с головой в задачки, ей даже попить было некогда. Я принесла стакан воды и встала рядом, но Пэйсюань продолжала сосредоточенно решать примеры на черновике, словно вообще меня не замечает. Сначала мне показалось, что она притворяется, но когда я, не выдержав, кашлянула, Пэйсюань страшно перепугалась и вскинула голову. Я спросила, можем ли мы поговорить. Да, сказала Пэйсюань. Только давай отложим разговор до следующей субботы, когда закончится олимпиада? Для Пэйсюань эта олимпиада была необычайно важна, за ужином она сказала бабушке, что с завтрашнего дня будет оставаться в школе на дополнительные занятия, их проводят специально для участников олимпиады.

– Наша школа еще ни разу не завоевывала первое место, – сказала Пэйсюань, явно подразумевая, что собирается вступить в бой за честь школы. Меня всегда смешило ее обостренное чувство гордости за коллектив. Для меня слова “школа” и “семья” были пустым звуком, они не несли никакого смысла, я придавала значение только отдельным людям из семьи или школы. Но Пэйсюань не смогла бы это понять, на то она и Пэйсюань. Характерами все члены дедушкиной семьи отличались друг от друга, но одна черта их объединяла: они любили до последнего стоять на своем.

Ничего не поделаешь, пришлось ждать следующей субботы. Но не прошло и пары дней, как случилась беда с бабушкой.

В четверг она спешила на почту, чтобы до закрытия отправить письмо моему дяде, и упала, спускаясь по лестнице. На последнем уроке по самоподготовке Пэйсюань с красными глазами заскочила ко мне в класс, сказала, что бабушке плохо, велела быстро собирать рюкзак и бежать с ней в больницу. Дедушка был на консилиуме в Пекине, сотрудники больницы не смогли с ним связаться и послали в школу за Пэйсюань. Передали, что травмы у бабушки серьезные: сотрясение мозга, перелом ноги, после падения она еще не приходила в сознание.