Чжан Юэжань - Кокон [litres]

Се Тяньчэн приехал той же ночью. Прошло много лет, но он по-прежнему помнит, как был поражен, увидев нас с матушкой Цинь. Он думал, что в квартире уже все вверх дном, что старуха бьется в припадке, бранится и громит мебель, а я рыдаю от страха и голода… Но вместо этого мы, крепко обнявшись, лежали на старухиной кровати, она подогнула ноги, и мои пятки упирались в ее стопы. Глядя на нас, Се Тяньчэн на секунду даже забыл, зачем пришел.

Я не спала, но старалась лежать смирно. Матушка Цинь то и дело звала Ван Лухань, и я поспешно откликалась, иначе она могла сообразить, что я не Лухань, и прогнать меня в другую комнату. Я догадывалась, что все про нас забыли. Дверь была заперта снаружи, и мы с матушкой Цинь оказались в плену этой холодной квартиры, нас ждала тихая незаметная смерть. Мы будем умирать постепенно: сначала умрут глаза, потом зубы, потом пальцы на ногах… Мало-помалу я перестала чувствовать под собой старухину руку, со мной осталась только самая мягкая часть ее тела – обвисшая и сморщенная грудь. Отделенная тонким слоем ткани, она прижималась к моему лицу, похожая на рыхлую могильную землю.

Щелкнул выключатель, и в комнате вдруг стало светло. В дверях стоял высокий плечистый мужчина.

– Не бойся, я друг твоего папы, – сказал он.

– А вот и ты! – Матушка Цинь села на кровати. Очевидно, мужчина был ей знаком. – Холодно на улице?

– Приготовлю вам ужин, – сказал он. – Лухань скоро придет.

Я вышла в коридор, прислонилась к кухонной двери и стала смотреть, как он строгает капусту. Мужчина обернулся:

– Будем есть суп с лапшой, ты не возражаешь?

Он бросил в котелок пригоршню наструганного лука, и над раскаленным маслом заклубился белый дымок. Мужчина так и не снял пальто, лоб его лоснился от пота.

Он поставил чашку с лапшой на стол, взял меня за руку и подвел к столу, а другую чашку унес в комнату матушки Цинь. Я расслышала, как он пообещал сводить ее посмотреть на фонарики в праздник Юаньсяо. Матушка Цинь поела, и мужчина уговорил ее принять лекарство, – видимо, она его слушалась, перечить не стала. Я поняла, что он вытряхивает из пузырька пилюли, – мужчина знал, где хранится лекарство, и дозировку тоже знал.

Когда он вернулся, я в оцепенении сидела над пустой чашкой.

– Будешь еще? Там осталось, – предложил он.

Я сдержанно покачала головой. Он убрал посуду и скоро вынес из кухни еще две чашки с лапшой, протянул мне ту, что поменьше.

– Я тоже поем.

Он поддел лапшу палочками и шумно втянул ее в рот. Звук получился звонкий и веселый, в ту секунду меня это очень тронуло. И самая обычная лапша тоже как будто сделалась вкуснее, я быстро доела все, что осталось.

– А где Ван Лухань? – спросила я.

Он пристроил палочки поперек чашки, выпрямился и взглянул на меня:

– Послушай, я должен тебе кое-что рассказать…

– Мой папа умер.

На секунду он замер, а потом через силу кивнул.

Мы помолчали немного, и он снова заговорил:

– Лухань упала в обморок, она уже несколько дней ничего не ела, сейчас она в больнице. С ней подруга, а я поехал сюда. – Он подтянул меня к себе, убрал волосы с моего лба. – Как тебя зовут?

– Ли Цзяци.

– Цзяци, послушай. Все пройдет, поверь мне, все проходит… – Его ладонь замерла на моем лбу. – У тебя температура?

Он встал, подошел к комоду, достал из ящика градусник. Проследил, чтобы я засунула его под мышку, и ушел на кухню вскипятить чайник. Ни разу в жизни я еще так сильно не мечтала о температуре. Как будто только болезнь способна выразить мою скорбь, только жар сравнится с обмороком Ван Лухань. Если мое горе сильнее, значит, и папу я любила сильнее. К сожалению, температура оказалась нормальной. Тридцать шесть и восемь, объявил мужчина, налил в стакан воды, велел выпить и ложиться спать.

– Вы уходите? – спросила я.

– Нет, ложись и не бойся.

– Можно мне спать здесь? – Я опустилась на диван.

Он принес из маленькой комнаты матрас и одеяло с подушкой и жестом велел мне встать. Начал было расстилать матрас и замер.

– У тебя эти дни? – тихо спросил он.

Проследив за его взглядом, я увидела на диване бурое пятно.

Он всмотрелся в мое лицо:

– Первый раз?

Я молчала, сжав губы.

Он задумчиво помедлил, потом сказал:

– Может, магазинчик внизу еще работает, посмотрю, что там есть.

Я вцепилась в него:

– Не оставляйте меня одну…

– Ладно… Тебе нужно переодеться?

Представив, что придется одной зайти в туалет или в маленькую комнату, я замотала головой. Делать было нечего, пришлось ему отыскать в спальне банное полотенце, сложить его вдвое и постелить на матрас. Я легла, и он поплотнее закутал меня в одеяло.

Мужчина погасил свет, оставил только лампу в коридоре, потом принес стул и сел возле дивана.

– Спи, я буду здесь.

Заметив, что я так и лежу с открытыми глазами, спросил:

– Ты ведь уже большая, не станешь просить у меня сказку на ночь?

– У человека правда есть душа? Я смогу увидеть папину душу?

Он зажег сигарету, затянулся.

– Когда я был маленьким, на каждую годовщину дедушкиной смерти бабушка забиралась на табуретку и выдергивала все гвозди из стен.

– Гвозди?

– Да, а если выдернуть не получалось, оборачивала их красной бумагой. Она говорила, что когда мы уснем, бесенок приведет на цепи дедушку, чтобы он побыл немного дома. Увидит гвоздь и повесит на него цепь, а если не найдет ни одного гвоздя, дедушке не придется сидеть на привязи, он сможет свободно гулять по дому. На столе нужно было оставить угощение для бесенка, обычно бабушка варила тарелку мелкой рыбешки – костей в таком угощении много, съесть его быстро не получится, и дедушка дольше пробудет дома. – Он держал сигарету двумя пальцами, между нами курился белый туман. – Однажды ночью я тихонько поднялся с постели, спрятался за дверью и стал ждать.

– И увидели своего дедушку?

– Я не дождался и уснул там, прямо на полу.

– Я не усну.

– Не беда, ты все равно его увидишь, они приходят во сны. И необязательно ждать дня поминовения, они могут являться в любое время. Засыпай скорее и, может, увидишь папу.

Я закрыла глаза. Но сон не шел. В темноте я отчетливо слышала, как колышется воздух от мерного дыхания мужчины. Оно окружало меня теплой волной, и я чувствовала себя в безопасности. С самого детства я мечтала, что однажды вечером папа вот так же сядет рядом и будет смотреть, как я засыпаю. Но рядом со мной сидел незнакомец, я даже имени его не знала. От этой мысли мне стало стыдно, я как будто предавала папу. Внизу живота что-то тепло переливалось, трусы липко намокли. Конечно, я знала, что такое месячные, но считала, что до них еще очень далеко. Вот подрасту немного, начну встречаться с мальчиком, тогда и наступит их время. Но они пришли именно в эту ночь. В одной связке со страхом и горем. Кровь вытекала из моего нутра, растекалась мерцающей болью, напоминая о папе и о том сгустке в унитазе. Я представила, что кровь никогда не остановится и будет течь, пока не вытечет до капли, тогда я смогу встретиться с папой. Значит, это кровотечение – еще один способ к нему приблизиться.