Кирилл Рябов - Никто не вернётся [сборник litres]

Он вернулся в номер, разделся до трусов, выпил и лёг. Любовница из Петербурга прислала ему фото ног в чёрных чулках с кружевами. Его это не тронуло. Новая читательница прислала сообщение: «Хотите почитать мой роман?»

Барановский попытался откусить кусок стакана, но чуть не сломал передние зубы.

«О чём ваш роман?» – написал он.

«Вам понравится. Называется „История одного Гэнг-бэнга“. Ну что, интересно?»

«Он автобиографический?»

«Это секрет. Расскажу, когда прочитаете».

«Ладно. Кидайте».

Она прислала файл. Барановский начал читать. Роман начинался со сцены, где героиня занимается сексом со своим парнем в старой, нищей квартире, на продавленном диване, но фантазирует, что парней семь или восемь. Четверых она обслуживает, а остальные стоят в очереди. Написано было ужасно. Напоминало пересказ порноролика. Барановский не заметил, как уснул. Ему снилось, что он скачет верхом на коне, прямиком на вражеские позиции. В руке он сжимал саблю и чувствовал невероятный восторг. В него стреляли из пулемета, но мазали. Барановский предвкушал, как въедет в траншею и начнёт кромсать налево и направо всех, кто попадётся на глаза. Но вдруг он увидел, что конь под ним игрушечный, а сабелька деревянная.

Его разбудило жужжание телефона. Это был Миша.

– Пока без изменений, – сказал он. – Правда, врач немного удивлён. Говорит, по его прикидкам, всё уже должно было закончиться.

Барановский почувствовал сильную боль в левой руке.

– А ты был в церкви? – спросил Миша.

– В церкви? Ох, совсем забыл. Идиот. Я просто работаю над новой книгой.

– Про маму?

– Да, про маму.

– Спасибо, Вань. Ты должен написать её.

– Обязательно!

– Я люблю тебя, брат.

– И я тебя люблю, брат.

Он нажал отбой, слез с кровати. Порылся в сумке. Там валялись какие-то таблетки. От головы, от изжоги. Может, есть и валидол или какой-нибудь нитроглицерин.

«Блядский инфаркт», – подумал Барановский.

Потом руку стало колоть иголками, и он понял, что просто отлежал её. Он сходил в душ, выпил полстакана и попробовал ещё почитать роман. Но это было невыносимо.

Следующие дни ничего особенного не происходило. Он просыпался, немного гулял, обедал в столовке, покупал водку, возвращался в номер и напивался. Миша звонил каждый вечер. Состояние мамы не менялось. Барановский думал, что надо всё-таки дойти до церкви и поставить свечку. Но потом забывал.

В пятницу вечером он, как обычно, пьяный лежал на кровати и пустыми глазами таращился в телевизор. Зазвонил городской телефон. Он снял трубку.

– Привет, – сказал мужской голос.

– Привет, незнакомец, – ответил Барановский.

– Завтра на твоём выступлении будет наш человек.

– Чей это ваш?

– Заткнись! Если ты хоть одно дурное слово скажешь, сам знаешь про кого, тебе сломают ноги и руки. А ещё я лично откушу тебе пальцы.

– Я ни хрена не понял, – сказал Барановский. – Ты кто такой, идиот?

– Лучше, козёл, тебе со мной никогда не встречаться. Завтра держи свой сифилисный язык за зубами и не говори лишнего. Конец связи.

Барановский положил трубку. Дотянулся до бутылки. Может, это был новый муж Лизы Матвеевой? Она увидела объявление и рассказала, что её бывший парень, ставший знаменитостью, будет выступать? А глупый олень свихнулся от ревности. Хорошо, если так.

Проснувшись утром, он принял душ, походил из угла в угол, посмотрел телевизор. Казалось, из него рыболовными крючками вытягивают нервы. Было полбутылки водки. К полудню он всё выпил. Но опьянение ощущалось слабо. Мандраж не проходил. Странное дело, он никогда не волновался перед выступлениями. Даже тогда, в Нью-Йорке, после ночи с чёрной проституткой. Конечно, всё дело в Лизе, в Лизе, в Лизе.

Ох, она точно придёт! Что он ей скажет? А ничего не скажет. Он её «не узнает». Она сама к нему подойдёт. А он будет её некоторое время разглядывать, а потом сдвинет брови и скажет: «Хм. Кажется, мы знакомы?»

Барановский сходил в алкомаркет. К вечеру он упорол целую бутылку, сидел и смотрел остекленевшими глазами на говорящий экран телевизора. В голове, как заевшая пластинка, крутилось: «Хм. Кажется, мы знакомы? Хм. Кажется, мы знакомы? Хм. Кажется, мы знакомы?»

Зажужжал телефон. Это был Миша.

– Привет, Вань. Слушай, ну, изменений нет. Ты как?

– Нормально, – проговорил Барановский.

– Ты заболел? Или спал?

– И то и другое.

– Извини, что разбудил, брат.

– Не переживай, брат.

Через полчаса пришла Анна. К её приходу Барановский сумел одеться и причесаться.

– Иван, вы готовы?

– Ес, – сказал он и вытянул кулак вперёд и вверх.

Они спустились. У входа в гостиницу стояла её маленькая красная машина. Барановский залез в салон. – Иван, вы немножко выпили? – спросила Анна, выруливая.

– Для храбрости, – сказал он. – Совсем немножко.

Пришло человек двадцать. Они расселись перед небольшой сценой актового зала. Барановский вышел к микрофону. Подавил желание спросить, присутствует ли здесь Лиза Матвеева. Потом некоторое время сдерживал водочную отрыжку. Смотреть на лица людей он не решался. Кто-то кашлянул. Потом ещё кто-то кашлянул. Барановский принял устойчивое положение и повозил языком во рту.

«Не очень я и пьяный», – подумал он.

– Добрый вечер. Вечер, да? Сейчас вечер? Меня зовут Иван Барановский, хотя вы ведь и так знаете? Или не знаете?

– Громче! – вякнул кто-то.

– Я родился здесь! – сказал Барановский как мог громко. Почти закричал.

Микрофон завыл.

– Не в этой библиотеке родился, а в этом городе, – сказал он чуть тише. – Лет пятнадцать назад…

«Когда любимая меня шваркнула об камень».

– …я переехал в Москву. Я был очень напуган. Думал, Москва меня разжует и выплюнет, но я…

«Выеб её во все отверстия».

– …сумел зацепиться за свой шанс. Я голодал, жил на вокзале и писал свой первый роман…

«Жил у богатой старой бабы, пялил её за еду и жилье, а сюжет романа она, кстати, и придумала».

– Я носился с рукописью по издательствам и везде получал отказы.

«Богатая старая баба фактически была владелицей издательства хахаха».

– Но в одном месте меня всё-таки приняли.

Он почувствовал кураж, и даже опьянение шло впрок. Барановский расхаживал по сцене и рассказывал свою наполовину выдуманную автобиографию. Но смотреть на лица зрителей всё не решался. Он знал, что если увидит Лизу, то потеряет голос, его рот сам собой законопатится. Он окаменеет, как житель Содома и Гоморры. Или чего там с ними случилось?

Кто-то стал хлопать, когда он рассказал про свои литературные премии. Барановский достал из кармана телефон.

– Прочитаю вам немного свои тексты. Ой, а можно воды?

– Сзади вас, на столике, – услышал он голос Анны.

– А, точно.