Алексей Сальников - На этом месте в 1904 году

Дым был замечен в поселке, уже шел в их сторону длинный, какой-то весь черный человек, чьи щетина и засаленная кепка блестели на солнце. Никита, Пауль и Вика так и замерли, раздумывая, бежать или нет, раз их уличили в играх с огнем. Глаза у незнакомца были маленькие, но видно, что тусклые, лицо красное, больше даже в сторону фиолетового был оттенок, нижняя губа у него была крупная, несколько отвислая и потому слюнявая. «А-а, — скучным голосом сказал черный длинный незнакомец, — камень хотите расколоть». И, прицениваясь к костру, зачем-то почесал под мышкой у своего как бы стиранного в машинном масле пиджака, затем щетину на щеке. «Так вам нормальных дров надо и воду в чем-то носить, когда камень нагреется» — сказал незнакомец, поманил за собой и, не оглядываясь, пошел в сторону поселка. Человек оставил их у покосившейся калитки в очень высоком заборе, обкиданном по верху новенькой колючей проволокой, но не сразу оставил, а посмотрел на них троих, что-то прикидывая, в итоге вынес с десяток поленьев и пустое ведро, которое отдал в свободную от айпада Викину руку.

Когда пара поленьев, сунутых в огонь, занялась, он пришел к ним снова, таща охапку дров, бросил дрова на траву, немного поглядел на камень, на огонь и медленно удалился такой походкой, будто старался, чтобы просторные кирзовые сапоги не слетели с его ног. Вика показала Никите экран с надписью: «Когда закончим, надо отнести ведро», поковырялась в клавиатуре, и на экране, обращенном к Паулю, была надпись: «Es ist notwendig, den Eimer zu tragen, wenn wir fertig sind». Пауль почему-то рассмеялся. Кажется, дело было не в том, что что-то было не совсем правильно в этой фразе, а просто ему было радостно и весело на нее глядеть.

Никита понял это, поскольку Вика и ему понравилась, она могла шутить совсем без слов, одной только мимикой и движениями показывая, что ей тяжело тащить ведро, она рассмешила и Пауля, и Никиту, у нее было очень живое красивое лицо, которое она могла скорчить в какую-нибудь все время разную гримасу, если замечала, что на нее смотрят. Чтобы обратить внимание на экран, на котором она почти безостановочно двуязычно что-нибудь набирала, она долбила по плечу Никиты или Пауля, как в клавиши фортепьяно, сложенными вместе указательным, средним и безымянным пальцами правой руки, а левой держала уже айпад, чтобы совать его чуть ли не под нос собеседнику, и при этом внимательно и с интересом следила за глазами того, кто читал, а затем ждала ответа, немного наклонившись вперед и с любопытством глядя исподлобья (она была ниже Никиты и Пауля, потому что ей было еще только девять, а им уже почти по двенадцать).

Разумеется, ничего от игры нельзя было ожидать, кроме процесса: смотрели, как одно за другим поленья превращались в яркие кубики углей, по которым пробегало что-то вроде белой тени, что-то в этом было от подвижной рекламы кока-колы с рекламного щита, если подойти к экрану слишком близко и не видеть целиком все пиксели изображения разом, а выхватывать взглядом только часть где-нибудь с краю. Вместе с Паулем ходили за водой, чтобы легче было тащить, вместе выливали все сверху на камень, который шипел и не сдавался, затем снова ждали, пока валун нагреется до нужной, по их общему мнению, температуры.

И все же видно было в свете сгущающегося уже вечера, длинных теней в оранжевом от солнца и огня воздухе, как не только Никита, но и Вика, и Пауль разочаровались, когда валун внезапно треснул вдоль себя, тяжело упал в костер и легко прокатился в один оборот через пламя, а в оставшейся лежать половине не было ничего, то есть там был такой же камень, какой был и сверху, и сбоку, и камнем этим был заполнен валун полностью.

«Ничего?» — спросил их черный человек, когда принимал ведро, хотя и сам уже знал ответ, потому что и слова Никите не дал сказать. Сам же и ответил: «Никогда ничего».

Отчасти сломленные таким разочарованием все трое два дня только и делали, что ходили по окрестностям. Пауль везде носил с собой книгу без обложки и без нескольких первых страниц, потому что пустил все это в свое время на растопку напрасного костра. Книга сплошь состояла из длинных немецких слов, напечатанных большими буквами с двоеточиями над некоторыми «о». Пауль показывал книгу и говорил:

«Стерблише машинен», потом показывал перевод гугла: «Смертоносные машины», но ни то ни другое Никите ничего не говорило, как ни о чем не говорила и жестикуляция Пауля, когда тот пытался сказать, что съедает поселок и куда-то катится на гусеницах убитого трактора, что стоял возле гостиницы.

Но вот как раз после обеда, во время которого Пауль слегка дичился на винегрет, съел сначала капусту, затем горошек, картошку, а свеклу вовсе есть не стал, снова они сидели в тракторе и висели на турнике, словоохотливая повариха, выйдя покурить, рассказала Никите историю, что в церкви на горе был убит последний в поселке белогвардеец, засевший с пулеметом на колокольне, — никак его не могли оттуда выкурить, пока не выстрелили из пушки. Каждый раз, принимая первоклассников в октябрята (когда-то имелись первоклассники), учителя и ученики ходили на гору и рассказывали эту замечательную историю. Никита представил себя на месте белогвардейца, и ему это не понравилось, даже ему, не особо опытному в военных делах, было ясно, что немного успел человек с пулеметом, если такой был, если его вообще не выдумали, окруженный со всех сторон, но вдруг возникла идея, что никто не хоронил этого пулеметчика, что он упал внутрь колокольни, пробил пол и остался в подвале, поэтому его скелет может лежать где-нибудь там внизу среди черных досок. Дважды он пересказал эту историю, путая буквы от волнения, и предложил разыскать скелет. Вместо того чтобы сразу загореться очередным общим приключением, Вика и Пауль принялись гуглить, кто такие октябрята и белогвардейцы. «Я ничего не понял» — честно написал Пауль в итоге, и Вика, когда увидела слова в телефоне Пауля, показала, что тоже ничего не поняла. «Главное — скелет в церкви!» — ответил им Никита, за эти дни он был так выдрессирован чудесами машинного перевода, что изо всех сил старался упрощать предложения в угоду иностранному гостю, тем более Пауль, кажется, поступал совершенно так же.

«Давайте просто посмотрим» — предложил Никита. «Я там уже была, — ответила Вика. — Там только доски, мох и кирпичи». И все же пошли по ближайшей тропке наверх.

Холм, что казался таким крутым и высоким снизу, не так сильно поднял их над поселком, даже тропинка, что от крыльца гостиницы выглядела почти вертикальным подъемом, была почти ровной, как обычный тротуар. Не первый раз уже Никита попадался на этот обман, пробуя одолеть высоту, которая не разочаровывала бы, если на нее забраться, когда тащил отца или мать на разные горы в городе или возле. Всегда была эта пешеходная нетрудная тропинка или асфальтовая дорожка и всё, а затем те же дома, те же деревья.