Милош Крно - Утренний ветер

Валко с недоумением посмотрел на Тоно. Какие такие еще новости могут быть у этого странного человека? Вчера все дегтем мазал, а сегодня вроде наоборот.

— Представьте себе, все тридцать три года я жил с мыслью, что моим отцом был помещик Илавский. А теперь я чувствую себя селезнем, у которого отец был петух.

— Так, именно так, — поддакивал ему Валко, делая вид, что он что-то понял.

Тоно с удивлением на него посмотрел:

— Что? Вы это знали?

— Что? Я ничего не знаю. Я просто так… А что случилось?

— Как раз это я и хочу вам рассказать, — многозначительно произнес Тоно, — Представьте себе, вчера вечером явилась ко мне вдова дровосека из нашей деревни. Я на нее сердился, потому что в свое время она не позволяла мне ухаживать за ее дочерью. А тут пришла и говорит: так и так, родители твои умерли, поэтому я теперь могу сказать тебе правду. Я твоя настоящая мать. У господ не было детей, а ты был у нас четвертый. Вот мы и отдали тебя Илавскому. Так видите, пан Валко, помещик взял меня к себе, чтобы мне легче жилось, а это принесло только передряги, факт.

Валко не узнавал Тоно: никогда до этого он не говорил так взволнованно. А Тоно смотрел вдаль, и перед его глазами вставала могучая фигура дровосека Грица, которого он, будучи мальчишкой, очень любил. Он помнил, как горько плакал, когда Грица — в деревне его по-другому не звали, как красный Гриц, — придавила ель. Да и Гриц всегда хорошо к нему относился, хотя никогда и словом не обмолвился, что он — его настоящий отец.

— Вот видите, — продолжил он через минуту, — помещику-то я не сын, а я, недальновидный идиот, и понятия об этом не имел.

Валко внимательно осмотрел его с головы до пят, отрезал кусок сала, подтянул под себя свои короткие ноги и покачал головой:

— Чего только в жизни не бывает.

— А бывает такое, чтобы человек с рабочей кровью имел помещичье происхождение?

В этих словах Валко снова узнал прежнего Тоно. Да, ироническая улыбка, язвительная интонация в голосе — здесь весь Тоно.

— Ну, а что с мамой? С новой мамой? — спросил Валко.

Тоно только махнул рукой:

— Мать? Это дело случая. Какие там проблемы!

«Смешная история, — подумал Тоно, — как в глупом романе. И тем более смешная, что речь идет обо мне. Еще хорошо, что моим отцом был Гриц, сочувствовавший коммунистам. Сегодня мы умираем оба: я как сын пана Илавского, а Рудо как знакомый Индры».

Он достал из кармана сложенное вчетверо письмо, написанное им Индре, и громко рассмеялся. И что это пришло Рудо в голову? Он засмеялся снова, но тут же вспомнил, как серьезно просил его об этой услуге Рудо.

«Сегодня же пошлю, — решил он. — Заказным».

На фундаменте большого нового дома вырастали блоки стен. Казалось, что этот колосс рос прямо из-под земли. В воздухе чувствовался приятный запах свежего цемента. Постепенно твердея, он сковывал квадраты стен.

Мишо Бакош выпрямился, поправил шапку на голове и, показывая на дом, подмигнул Валко:

— Вот что такое мы! Недаром газеты о нас, бетонщиках, пишут. Сразу видно: в этот дом заложен наш добрый труд.

Валко окинул взглядом здание и улыбнулся:

— И оплата будет доброй.

— Рудо удивится, когда, поправившись, увидит, как высоко возвели мы без него стены, — сказал Бакош.

Грашко зевнул в ладони, потер выбритые щеки на узком лице и со вздохом промолвил:

— Пожелаем ему, чтобы он поскорее поправился. Он заслужил это.

Грашко первым принялся за работу. Зашумела бетономешалка, но он старался ее перекричать:

— Давайте идите! Время дорого!

Мацак медленно поднялся с земли, застегнул пуговки на рубашке, натянул резиновые сапоги и проворчал:

— У, брандахлыст! Но до работы хоть куда!

Он посмотрел на Грашко почти с завистью. Тот стоял у бетономешалки, жилистый, с длинным тонким носом, как у птицы. Удивляли только его глаза: они казались какими-то грустными, будто бы он смотрел куда-то, но ничего не видел.

Когда Мацак взялся за лопату, стройка уже жила своей обычной жизнью. Покой сменило движение, тишину — всевозможные звуки: грохот, дребезжание, скрипение кранов, гул моторов, шум человеческих голосов.

Только один человек стоял неподвижно, хотя он тоже был погружен в работу. Он незаметно примостился с этюдником у забора и разными красками стремился передать на полотне всю динамику мыслей и мускулов строителей, которые из хаоса создавали гармонию.

Рудо просил Тоно послать письмо через неделю. Девятого сентября у него день рождения, и Индра это знает. Для нее будет вдвойне неожиданно, что ее возлюбленный умер в день своего появления на свет. Она поплачет, смирится с судьбой и потом забудет его. Нет раны, которую не вылечило бы время.

Здоровье его улучшилось. На пятый день ему сняли повязку, и Рудо мог прогуливаться по белым коридорам больницы. Было воскресенье. Больных угостили вкусным и обильным обедом. К Рудо пришло много знакомых: Бакош, Тоно, двое новых бетонщиков-комсомольцев, Вильма. Жалел, что не пришлось поговорить наедине о Тоно. Но еще больше сейчас волновало другое: не пришла та, которую он так ждал. «Наверное, работает», — подумал он, но когда услышал стук в дверь, лицо его засветилось радостью.

Он отбросил книгу, быстро накинул больничный халат и громко крикнул:

— Войдите!

Его ждало разочарование. Вместо Мариенки вошел Стано. В палате запахло одеколоном. Заскрипели новые полуботинки.

— Как жизнь, дружище? — Он подошел к Рудо, подал ему руку и достал из портфеля бутылку. — Это тебе для подкрепления. Я не сразу узнал, что случилось. Сейчас уже лучше?

— Нормально, — улыбнулся Рудо и предложил ему стул. Сам он сел на спинку кровати. — Думаю, что завтра меня выпишут.

— Полежи еще. Чего спешить? Спрячь бутылку: врачи здесь этого не любят. Они, как священники после проповеди, дома сами пьют. Послушай, Рудо, скажи мне искренне, для чего ты делаешь такие глупости?

Рудо непонимающе посмотрел на его большую голову с кудрявыми волосами, на смеющиеся мясистые губы.

— Какие глупости, пан Стано?

— Ну, ты что, ночной сторож? Тебя это не касается, не суй носа. Зачем тебе делать из себя жандарма?

— Так ведь кто-то испортил наш кран, — вырвалось у Рудо.

— Хорошо, хорошо, но для этого, мальчик, существуют другие. Пусть уж Бакоши сторожат, а зачем тебе калечиться? Посмотри, у тебя теперь на всю жизнь шрам.

Шрам не волновал Рудо. Когда он был еще в ремесленной школе, то сидел за одним столом с Лацо Флохом, а у того был шрам на лбу. Рудо ему завидовал, потому что Лацо хвастался, что заработал его во время боя с чемпионом республики по боксу среди юношей. Он-то врал, а Рудо незачем выдумывать.

— Ерунда, — пожал он плечами. — Буду только интереснее.

— Скажи, Рудо, а ты не узнал того парня?