Милош Крно - Утренний ветер

«Раннею весною он предвещает первое появление зелени, а осенью напоследок расцвечивает луг своими желтыми, рыжими и золотистыми красками. С ним природа пробуждается и с ним же готовится к долгому зимнему сну. Почему этот цветок так странно называется — крокус, — думал Тоно. — У нас в деревне его называют дурманом».

Воздух был ясный, прозрачный, приближающий дали. Ясно светило и солнце на бледном голубом небе. Когда Тоно вошел в ельник, ему показалось, что он провалился в темноту, скрывшись от яркого солнечного света.

Дул северный ветер, не сильный, но уже холодный. Он качал ветви орешника, приютившегося под елями. Орешки падали на землю, спелые, блестящие, и едва Тоно до них дотрагивался, как они выскакивали из обоих твердых оболочек.

Выйдя на лужайку, Тоно разбежался, как мальчишка, перекувырнулся через голову и остался лежать на спине. Он смотрел в чистое небо, а сигарету, которую перед тем достал из кармана, бросил, даже не зажигая. «Надо полностью проветриться», — подумал он, глубоко вдыхая в себя свежий воздух. Все ему сейчас казалось необыкновенно чистым: воздух, трава, деревья, звуки. И даже внутри себя он ощущал какую-то чистоту.

С тех пор как произошел случай с Рудо, заставивший его по-иному взглянуть на мир, а также после того, как он узнал, что его родителями были не Илавские, Тоно стало легче дышать. Ему казалось, будто он родился вновь, стал совершенно другим человеком, освободившимся от всего того, что угнетало его и мешало жить и трудиться так же, как и его друзьям со стройки.

Он подложил руки под голову и закрыл глаза. Запах тимьяна пьянил и невольно навевал воспоминания детства. Одна за другой всплывали у него в голове картины, и он их тотчас же разделял: те, что были связаны с отцом, быстро гасил, а оставлял другие — чистые, не связанные с его фальшивым родительским домом.

И сейчас он почувствовал волнение, когда вспомнил Аню. Она стоит в речке по колено в воде в подвернутой цветастой юбке. Глаза у нее голубые, как небо. Вдруг появляется ее мама. Она сердится, что Аня замочила юбку. Мама ставит корыто с бельем на землю и тяжелым старым вальком бьет девочку по голым ляжкам. Та вздрагивает от каждого удара и кричит: «Ой-ой-ой, мамочка, я больше не буду!»

До сих пор звучит в ушах Тоно ее боязливый голосок, до сих пор он видит ее розовые от ударов вальков ноги… Через два года, когда ему было двенадцать, а Ане одиннадцать, Тоно придумал игру, по ходу которой медведь ловил овечку. И вот Тоно-медведь с ревом хватает Аню-овечку за плечи и прижимает к себе. В глазах раскрасневшейся девочки он читает, что и ей нравится эта невинная игра. Потом через год пришел первый поцелуй под окном, после которого Тоно трясло как в лихорадке. Мама Ани заметила, что ее дочка целуется, и тогда обе мамы, посоветовавшись, решают разлучить своих детей: Тоно посылают учиться в Спиш, а Аню — к тете в Дольниаки.

«Обе мамы? — горько усмехнулся Тоно. — Была только одна: Анина и одновременно моя. Оказывается, я целовал собственную сестру».

К объявившейся настоящей матери он чувствовал только благодарность за то, что она открыла ему правду. Тем самым она развязала последний узел, который еще связывал его с отцом-помещиком. Конечно, это сообщение потрясло его, но он сам еще не выбрался из болотистей почвы неясности, неопределенности, а когда задумывался о будущем, то в голове его было пусто, как на скошенном поле.

Лежать на спине Тоно устал и перевернулся на живот. Прямо перед его глазами рос безвременник. Был он нежный и бледный, фиолетовая чашечка цветка уже закрылась, но, стоя перед самыми глазами Тоно, он казался могучим, как сосна.

Тоно заметил муравья, который копошился около валявшейся хвойной иглы, и чуть не вскрикнул от радости, когда муравей вдруг потащил свой груз. Тоно было легко на душе, он чувствовал себя таким чистым, как никогда.

Кто-то кашлянул невдалеке. Тоно повернул голову и остался так неподвижно лежать. С горы спускались двое. Они сели на широкий пень спиной к Тоно, но он их сразу же узнал. Это были Валко и священник. Валко поставил корзину с грибами около себя, а священник обнял его за плечи.

— Вы должны помочь невинному человеку, — сказал он Валко. — Для Грашко плохо кончится, очень плохо. Ведь он был офицером гвардии Глинки [12] Глинковская гвардия — ударные вооруженные отряды клерикально-сепаратистской «народной» (людовой) партии типа фашистских штурмовиков. . Что вам стоит сказать, пан Валко, что Грашко целый вечер был у вас?

— Ну, а что, если меня заставят присягнуть? — отозвался Валко.

— Присягните. Грашко — хороший человек. Это наш человек, ему надо помочь.

— Но ведь это будет ложная присяга.

— Бог вас простит, — перебил его священник.

— Но Грашко, ваше преподобие, портил нам машины. И дело тут не только в том, что из-за этого мы мало получали, — не унимался Валко.

— Не бойтесь, я вам заплачу. Хорошо заплачу.

Тоно от удивления схватился за лоб: значит, то был Грашко! «Да, сегодня он и на работу не вышел, — вспомнил он, приходя в необыкновенное волнение. — Хорошо еще, что не убил Рудо».

— Если будете возражать, милейший, так я скажу, где надо, что вы крали государственный кирпич. За это вас, поверьте, не погладят по головке.

— Но ведь об этом я сказал вам на исповеди, — искренне вырвалось у Валко, — вы не имеете права раскрывать церковную тайну!

Тоно стало жалко Валко: того и гляди затянет его в свою паутину паук в рясе. А почему Валко, Рудо, он сам и другие простые люди должны страдать из-за таких типов, как Грашко или этот священник? Истории им не повернуть вспять. Он поднялся с земли и громко кашлянул. Священник быстро повернулся, встал, за ним поднялся и Валко.

— А-а, пан Илавский, — протянул священник с милой улыбкой. — Здравствуйте.

Но Тоно вместо приветствия строго взглянул на него:

— Вам не повезло, святой отец, я все слышал, всю вашу обедню.

Он подошел к Валко, взял его за локоть и скомандовал:

— Пошли, вам нечего бояться. А о пане священнике мы сообщим куда надо.

— Пан Илавский!.. — взмолился священник, — что вы делаете?!

— Хватит комедии, — перебил его Тоно. — Получая жалованье от государства, вы мутите простым людям головы и еще науськиваете их против народной власти, факт. Пошли, пан Валко!

Валко взял корзинку с грибами и молча последовал за Тоно.

— Подождите, подождите, — кричал им вдогонку священник. Но они только ускорили шаг.

— Сейчас пойдем в госбезопасность, — сказал Тоно, — и все там расскажем, как на духу.

У Валко подкашивались колени, но он шел и повторял:

— Так, именно так.

«А почему бы и нет, — через минуту смекнул он. — Грашко хотел, чтобы мы меньше получали, а священник почему-то вступается за него».