Дмитрий Бавильский - Красная точка

Продолжая тему свободы выбора, Инна, гордившаяся своей аполитичностью, спросила, когда Вася в последний раз смотрел программу «Время». Да, кажется, в армии: Вася всё никак не мог вспомнить когда – премьера в «Полёте» затмила и более важные материи. Ну да, будучи сверхсрочником, Вася вынужден был ежевечерне смотреть официальные теленовости, так как в расписании казармы был такой важный пункт коллективного отдохновения – «Просмотр программы „Время“», когда рота рассаживается в казарме перед ящиком, кто-то подшивается, кто-то пишет письма на родину или же мирно дремлет, однако просмотр, ну да, обязателен.

– Я тоже смотрела программу «Время» каждый вечер, пока на советском телевидении был только один канал. Теперь я смотрю только «НТВ», потому что оно умное и надёжное. Я могу переключить на «Вести», но программу «Время», с Анжелой Дэвис и Луисом Корвалолом, я наелась в советском детстве, и, пока Дума не примет специальный законодательный акт, заставляющий меня смотреть «Время», я этого делать не стану. Ни за какие деньги. Не всё деньгами измеряется, Васятка!

Васятка поддакнул, что, разумеется, в курсе: самоуважение гораздо больше ценится и новое время превратило управление своим выбором в вид актуального искусства. Это заметно в громадных столичных супермаркетах, где люди предаются шопингу с таким чувством ответственности, с каким творцы пишут романы или оперы. Но Инна, окончательно опьянев («…ты точно не опоздаешь в Шереметьево?» – постоянно переспрашивал её Вася) стояла на своём – если в интернете есть всё и даже больше, то ты сам решаешь, какая информация для тебя существует, а какой ты никогда и ни при каких условиях пользоваться не станешь. Потому что если на каком-то сайте тебя обманули или обошлись невежливо, найдётся десяток другой (если не сотня-другая) альтернативных поставщиков информации. А ты, как король, сидишь на троне всей этой информационной пирамиды, выбирая самые нетоксичные и качественные продукты.

Например, песни военных лет в исполнении Инны Бендер («да-да, записала я и такую программу, пока она не пользуется успехом, но, думаю, ещё не вечер… к тому же в Израиловке очень много наших ветеранов…») или романсы, разумеется тоже исключительно в её эксклюзивном исполнении, отличающемся особой тщательностью подхода и филигранностью отбора.

– Я тебе даже больше скажу – наше время запомнят не как время развала СССР, невелика потеря, империи гибли и раньше, но как эпоха начала глобальной сети, все плотнее и плотнее связывающей мир в единое целое. И это небывалое явление, которого никогда не было раньше, за исключением разве что изобретения книгопечатанья, телеграфа и радио. Причём далеко заглядывать не надо – всё случится на нашем веку, вот увидишь, Васятка. Поговорим об этом с тобой в следующем тысячелетии…

– Да-да, тем более что до Миллениума уже не так и много осталось – всего каких-нибудь семь лет…

– Ну, проскользнут – не заметишь…

– Сама не заметишь, да, кстати, не пора ли тебе «пора»?

На посошок пить не стали, так как эмиграция – дело серьёзное, в аэропорту, заполняя бумаги, важно ничего не перепутать. Инна попросила братку Васятку не провожать её, вероятно надеясь, что к трапу ей дочелюбивого Маркушу подадут, долго обнимались на пустом перроне Комсомольской, не способные разлепиться, пели, разумеется, «дам приказ ему на запад, ей – в другую сторону», плевались по сторонам, клялись в вечной любви (мало ли что, думал Вася, вдруг и правда завтра война окажусь в Израиле, будет где на первое время перекантоваться. Наконец ему надоело, он сказал Инне «до свидания», и та, как-то по-взрослому, устало и мудро, но при этом с лукавым подтекстом пропела: «Песне ты не скажешь до свиданья, песня не прощается с тобой…»

Заскочив в очень кстати распахнувшиеся перед самым её носом автоматические двери. Больше Вася никогда её не увидел, а обещание обнять Пушкарёву и поцеловать Тургояк выполнил наполовину. Покуда ехал на Рязанку, пиво плескалось в нём у самого горла, и теперь уже он сам чувствовал себя аквариумом, которому ни в коем случае нельзя нагибать голову, иначе польётся.

Встреча с Инной, случайная и, казалось бы, поверхностная, привела Васю к важным решениям. Касались они, конечно же, не интернета, в необходимости которого Бендер его не убедила (сами с усами), просто со всей очевидностью пьяный Вася увидел (а протрезвев, убедился в правоте хмельных выводов), что с «Полётом» следует закругляться. Охота за Катей вышла бесплодной и ни к чему не привела, да и не могла привести, пора возвращаться к Марусе. Семыкин в таких случаях говорил многозначительно: «от добра бобра не ищут…»

Поднявшись на последний этаж общаги (в лифте испытал приступ дежавю – казалось, что в фойе навстречу обязательно попадётся Мурин), увидел Кручёных, устало ковырявшуюся ключом в двери. Странное дело: Корецкий нигде не просматривался. Катя с легкостью угадала Васины мысли.

– А мы поссорились.

– Милые ссорятся, что тешатся.

– Нет-нет, уверяю тебя, Вася, на этот раз всё серьезно.

– Значит, и у тебя, и у тебя тоже наступило время принятия решений. Ты что, не хочешь остаться в Чердачинске?

В полумраке пустого коридора истошно пахло щами из кислой капусты. Из-за закрытых дверей доносились первые вкрадчивые такты самой модной этой осенью сериальной заставки – вся страна, вместе с остальным прогрессивным человечеством, пыталась узнать, кто же на самом деле убил Лору Палмер. Кручёных эффектно вскинула на него пронзительные («Как есть Настасья Филипповна», – частенько приговаривала Софа, думая о Корецком как о князе Мышкине) глаза. Передёрнула плечами.

– Никогда не планировала даже. У меня в Златоусте ж родители ветхие совсем. Мне за ними ходить надо.

К Тургояк он заявился по протекции от Инны. Маруся давно сбежала от Руфины Дмитриевны в ту самую колясочную, которую Герман со Светкой освободили, уехав в Канаду. Её комнате, с шероховатой штукатуркой, лучше всего шли сумерки. Особенно когда падали из узкого подпотолочного окна на кровать, занимающую большую часть территории.

Окна в колясочной не предусмотрены. Щель в стене пробили, когда проводили канализацию (до сих пор удивительно, как Руфина Дмитриевна всё устроила, ей бы в губернаторы или, выше бери, в премьер-министры, в преемники Ельцину), из-за чего конфигурация комнаты, нестандартная и поэтому странная, работала на полный отрыв от реальности. Казалось, например, что у колясочной непомерно толстые, средневеково-замковые стены. Даже шахта лифта, поблизости прорубленная сквозь пространство, шумела и лязгала умиротворяюще, напоминая волнение души, словно бы стремящейся взмыть под крышу или, соскучившись, торопящейся вернуться обратно в тело.