Авраам Иегошуа - История разведенной арфистки

Деннис ван Цволь поднялся на сцену и дожидался абсолютной тишины, которая позволила бы услышать звук первой ноты. К изумлению Нóги, японский арфист сбросил деревянные башмаки и приготовился нажимать на педали крошечными своими сморщенными и босыми ступнями. Дирижер, повернувшись к этой паре, призвал их к готовности пальцем левой руки, а затем палочкой, зажатой в правой, дал едва заметный знак барабанам произвести начальный удар, после которого старый японец взял первую ноту с такой силой, которая никакой Кристин и не снилась, и Нóга присоединилась к нему на одну восьмую позднее, ударяя по струнам быстро и безошибочно. Плечом к плечу, во взаимопонимании и согласованности диалога четырех уверенных рук, поддержанных быстрым и точным давлением на педали, пара эта изобразила завывание ветра и взвихренную искристость волн, порождаемых музыкой Дебюсси, столь убедительно передаваемых струнами и деревом арф, что вполне можно было представить, будто все они вместе оказались вдруг посреди безбрежного, бушующего моря.

И с любовью и признательным доверием к своему инструменту Нóга вдруг поняла, что способна не только противостоять боли, но и преодолеть ее. Подстегиваемая вернувшейся к ней виртуозной легкостью в пальцах и удивительной силой, демонстрируемой руками старого японца, чья черная арфа, казалось, слилась воедино с его телом, она открыла внезапно, что собственный ее инструмент способен на такое совершенство, которого она никогда раньше за ним не замечала, и, более того, даже не предполагала ничего подобного, из-за чего работа ее пальцев со струнами грозит стереть их заживо до самых костей.

Маэстро сошел вниз и, никак не выражая своих чувств, сидел, закрыв глаза, легкими, почти неуловимыми движениями руки позволив оркестру руководствоваться желаниями, которыми мог бы быть удовлетворен дирижер, и который в данную минуту вовсе не был дирижером, но одиноким фантазером, путешествующим в простой рыбачьей лодке в безбрежном море музыки – стихии, которой он доверял всецело, уверенный, что она никогда его не только не обманет и не предаст, но, наоборот – донесет до берега, исполнив все его желания и надежды.

Когда звук последней ноты растворился и угас, на зрительный зал пала тишина. И только вслед за этим административный директор, ринувшись и потеряв над собою контроль, вскочил со своего места с воплем: «Браво! Браво!!!» – бросился к Деннису, в то время как жена дирижера поднялась на сцену и, не найдя, похоже, слов для испытываемых ею эмоций, не говоря ни слова, просто поклонилась, адресуя этот жест всему оркестру.

А дирижер произнес, вздохнув:

– О, черт… Какая жалость, что это только репетиция…

До начала концерта оставалось всего семь часов. Кое-кто из оркестрантов снова устремился в поисках новых храмов, но бóльшая часть, включая соседку Нóги по комнате, отправилась на поиски кулинарных изысканностей. И только совсем малая часть – и среди них Нóга – вернулась к месту проживания. Ночная ее сорочка была еще влажной, и пятна крови, обнаруженные ею поутру, были еще заметны. Ей нужно было найти более сильное кровоостанавливающее средство – но найти где? И когда? Она разделась и в смятении исследовала новые пятна на исподнем, затем бросила все в таз. Какое-то время она постояла в раздумье, принять ли ей душ или ванну. Видение женщины с закрытыми глазами, погрузившейся в красноватую пену, пугало и соблазняло в одно и то же время… Но нет, это было бы слишком быстро. Этого не могло быть. Человек не имеет права уйти из жизни, захлебнувшись в собственной крови.

Приняв душ, она свернулась под одеялом в тонкой и чистой сорочке, рассчитывая, что если кровотечение остановится, то боль уйдет тоже. И так тихо было в этот час во всем пансионе. Музыканты бродили по парку, переходя от храмов к ресторанам, стараясь освежить – кто чем может – свои души перед приближавшимся концертом. Нежный, чистый звук кларнета, наигрывающего незамысловатую мелодию старинной народной песенки, доносился из номера на последнем этаже. Нет, она уверена, это не могло означать возвращения месячных. Они прекратились у нее давным-давно – и с чего бы им вдруг возвратиться? Нет, нет… она знала, что это – нечто иное, новое и, увы, более серьезное, замысленное против нее в этой далекой и странной стране, чтобы положить конец той свободе, которую она для себя отвоевала…

Стука в дверь она уже не слышала. А когда открыла глаза, валторнистка уже хлопотала вокруг нее, застенчиво краснея, – она выполняла свое обещание, для чего и явилась сейчас вместе со своим докторским саквояжем, носившим собственное – «Волшебный рог» – имя.

Ингрид не пользовалась макияжем, платье ее выглядело мешковато, но естественная ее красота преодолевала наложенные ею самой на себя ограничения, и сейчас, с глазу на глаз оказавшись с нею в маленьком номере, Нóга знала – ей незачем более вглядываться в небеса в пору рассвета или заката, чтобы отыскать ту планету, чье имя было ей дано, поскольку планета эта явилась к ней в номер в обличии юной богини красоты, притворившейся оркестранткой их коллектива, которая попытается вот сейчас истолковать, объяснить ей, Нóге, причину ее боли, пробуя облегчить и при возможности устранить ее.

А поскольку красавица эта была кроме того и женою врача, который между концертами наставлял ее в медицине, она сразу принялась перебирать одну за одной принадлежности туалета, сброшенные арфисткой в таз для грязного белья, тщательно осматривая все – особенно испачканные кровью трусы. И в результате с уверенностью заявила, что пятна эти не что иное, как свидетельства о наступлении месячных – только это и ничего более серьезного, и даже если, по словам Нóги, ее период закончился, организм ее, молодой еще и полной сил женщины, вполне способен вернуть себе все естественные и присущие любой из них циклы. И выводы свои красавица-волторнистка подкрепила историями женщин, посещавших клинику ее мужа.

– Сколько лет твоему мужу? – спросила Нóга, радуясь снизошедшему на нее и давно забытому умиротворению.

– Сорок. Он на десять лет старше меня.

– А как насчет детей?

– Пока что лишь один. Мальчик. Ему пять лет. Мои родители пока что забрали его к себе.

Закрыв глаза, Нóга поинтересовалась, нет ли в чреве «Волшебного рога» чего-то способного умерить испытываемую ею боль, но не сшибать ее с ног, наподобие тому, что сотворила с нею крохотная таблетка предыдущего снотворного, полученного из рук соседки-контрабасистки перед сном вчера вечером. Ингрид извлекла маленькую бутылочку и вытряхнула себе на ладонь два золотистых шарика – после некоторого колебания оставить всю бутылочку своей пациентке или забрать оставшееся с собой до следующей надобности, если таковая возникнет, – Нóге, таким образом, была гарантирована эта помощь на все время пребывания оркестра в Японии. И в заключение с самого дна спасительного саквояжа извлечены были стерильные прокладки на случай, если кровотечение усилится.