Маарья Кангро - Обезьяны и солидарность

— С завтрашнего дня они у вас не работают, — отрезала женщина.

— Но послушайте, — нервно ухмыльнулся замдиректора по развитию.

— Не работают, — повторила женщина. Мальчик перестал плакать, отцепился от маминой руки и принялся изучающе разглядывать потолок. — В школе, где учится Марко, не используют даже восклицательных знаков, не говоря об оценках.

— Ах вот как, — отозвался помощник директора.

Женщина воинственно прищурилась и попыталась поймать его взгляд, но помощник директора сосредоточился на травмированном мальчике, деловито исследующем потолок. Ребенок взял со стола пульт и принялся щелкать, но безрезультатно, механизм больше не реагировал. Тогда он шагнул к белой портьере и, указывая рукой на полотнище, замер.

— Джон Эверетт Миллес нарисовал эту девушку в 1852 году, в то время мир еще был так зелен — взгляните на эти белые цветы. Но как будут выглядеть девушки, умирающие в наше время? — протараторил ребенок неожиданно для всех.

— Он гений, — закивала расплывшаяся в улыбке мать. — Гений.

Двойная спираль была разграблена подчистую.

Или почти подчистую, реально. Диана смотрела и оценивала. Да, две трети тапок пропали, не меньше. Какое-то время она тупо стояла на одном месте, затем шагнула к спирали и приподняла без всякой, впрочем, цели мужской тапок 44-го размера. Тапок обозначал азотистое основание тимин, дощечка под ним была покрашена в красный цвет, и на ней была написана буква Т. Диана вернула тапок на положенное место, после чего приподняла лиловый женский тапок. А — аденин.

Как они могли?

Старик, который сидел за столом дежурного в огромном неотремонтированном здании, вмещающем, кроме галереи, еще много чего, впускал и выпускал в дверь разных типов. Судя по всему, он даже не изменился в лице, когда из галереи вышел некто с набитой вещами сумкой. Старик без конца болтал по телефону, он ленился даже кроссворды разгадывать, не говоря о судоку.

Диана подумала, а не посчитать ли пропавшие пары тапочек? Интересно, как их вынесли — в одной большой поклаже или по несколько пар за раз? А потом продали на рынке у Балтийского вокзала, разнесли по домам или, удовлетворившись бесшабашной воровской проделкой, просто бросили где-то под кустом? Может, старик сам, совершая обход в выставочном зале, по ходу заметил доступный товар — тапки в основной массе были совершенно новые. Ох, как хотелось бы увидеть этих гадов, вот если бы их рожи записала какая-нибудь камера, подумала Диана. Даже если от этого не будет никакого толку, хотя бы из чисто социологического интереса! Но огромное здание бывшего музея было опустошенным и неохраняемым, о камерах слежения и речи не могло быть, у домоправителей не было денег даже на сигнализацию.

Двойная спираль с тапками в общих чертах выглядела так, как обычно представляют спираль ДНК. По проекту Дианы спаяли и скрепили между собой две извилистые металлические трубки, между которыми она установила дощечки, к которым, в свою очередь, скотчем прикрепила тапки. По упрощенной модели пурины, то есть азотистые нуклеотиды, обозначались женскими тапками, а пуримидины, соответственно, мужскими. Поскольку молекулы пурина были больше, Диана вначале решила обозначить их мужскими тапками, но потом в ней проснулась феминистка. Хотя, чего уж там, особого расхождения не было.

Когда ее спрашивали, что под всем этим подразумевается, Диана отвечала, что значений много. Так оно и было.

И вот теперь народ разворовал ее тапки.

— Я просто не могу поверить, — призналась Диана Йоозепу, который фотографировал разоренное творение с разных позиций.

— Чертовы засранцы, да, — отозвался он.

— Не могу поверить, что люди настолько подлые. Никакого уважения.

— Именно, — подтвердил Йоозеп. — Члены.

— Это все-таки галерея, да и такая, в которую не всякий сунется. Он пришел сюда, даже не подозревая, что отсюда можно что-то прихватить. Черт, я хочу знать, кто это был!

— Ну и что бы ты сделала, если бы узнала?

— Вот если бы я знала, кто это был, тогда бы и смогла ответить, что бы я сделала!

— Представь, а если бы это были твои коллеги! Возможно, что и были. Или, например, студенты. Пошутили.

— Ну тогда я бы и правда прочитала им мораль, черт. Но я не верю. Я просто не хочу верить.

— А может, это такие бедные люди, у которых дома не было своих тапок, — произнес Йоозеп дурашливым кротким голосом. — Для которых деньги, сэкономленные на тапках, много значат. До этого им приходилось ходить дома в калошах или даже босиком, так что пальцы от холода коченели!

Диана кивнула.

— М-м-м-мг-м. Меня эти бедняжки бесят, как только я представлю, как они разнашивают мои тапки!

— Можно попытаться взглянуть на проблему с другой точки — каким образом достичь максимальной пользы для максимального числа, — предложил Йоозеп. — Тапки для тех, кто в них нуждается. Что бы ты с ними потом стала делать?

— Я могла бы выставить эту работу еще где-нибудь.

— Ну да. Но ведь это вполне разумное решение — публика получает тапки. А художник может чувствовать себя благотворителем.

— У меня сейчас не самое лучшее настроение, — отозвалась Диана. — Я в фрустрации и злая. За эту выставку, кстати, я не получила никакого гонорара. Как тебе известно.

Диана посмотрела на Йоозепа в упор. Он не был человеком искусства, но разбирался во всей этой чуши. Иногда он часами помогал Диане развешивать работы.

— Конечно, — сказал Йоозеп. — Плохо дело, да. Так ты больше не траться ни на что. Назови своей следующей работой какую-нибудь полевую кухню или социальный дом.

— Ох. Такое в мире уже проделывали.

— Ну видишь. Я-то про искусство ничего сказать не могу, — сказал Йоозеп. — Но… работа с названием «Для воров», для одноразового экспонирования — такое тоже было?

— Не знаю. В такой работе я бы подсыпала в тапки кислоту! Или какой-нибудь яд!

— Ух ты черт.

— Да. Такую кислоту, которая тапки и носки разъедает и к ногам приваривает. Eat this , народ!

— Охо-хо. За это тебе придется отвечать.

— Но вору придется признать, что он стащил вещь с выставки.

— Думаешь, ему стало бы стыдно? Если бы тапки к ногам приварились?

— Думаю, что перчатки еще круче.

— С точки зрения садизма.

— Конечно.

— Ну и что бы ты стала делать, если бы твои кислотные перчатки украли? Принялась бы искать людей с вытравленными кистями? Пошла бы, к примеру, на Балтийский вокзал, чтобы выяснить, а не забинтованы ли руки у какого-нибудь тамошнего типа. И если да, то спросила бы, простите, а что это у вас с руками?

— Ах, не знаю. Просто я совершенно разочарована. В жизни. Ох…

— Я понимаю.

— Да. Больше никогда не сделаю ни одной инсталляции.

— Никогда?