Марсель Паньоль - Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Уголен немного успокоился, увидев, что не происходит ничего опасного и что молодые люди держатся на расстоянии трех шагов друг от друга, но все же находил, что их беседа затянулась, а когда увидел два ножа, подумал: «Так и есть! Купил, чтобы охмурять ее! Такой нож стоит никак не меньше семи франков! Это доказывает, что у него на нее виды, и не только во сне! Поцелуи?! Я тебе покажу поцелуи!»

Манон меж тем смотрела, как поблескивает прекрасный подарок, который протягивал ей, улыбаясь, молодой человек.

– О нет! Спасибо, – пробормотала она. – У меня есть… Мой… И потом, это слишком прекрасный подарок!

– Вовсе нет! Нож пастуха не может быть слишком прекрасным для пастушки… Знаете, в нем четыре лезвия, штопор, шило, пилочка для ногтей…

– И даже пара ножниц, – добавила Манон, опустив глаза. – Я несколько дней хранила у себя ваш нож и пользовалась им.

– В таком случае вам уже без него не обойтись. Берите…

– О нет! Спасибо… Не стоит. Спасибо.

Учитель подошел к ней, она не отступила назад; он протягивал ей нож, она по-прежнему не поднимала глаз и все теребила в руках веточку фенхеля.

Уголен, свесившись с обрыва и напоминая в своей короне из плюща гаргулью [52] Гаргулья – в готической архитектуре слив водосточного желоба в виде мифического чудовища. , сжимал в зубах корешок тимьяна и, замерев, смотрел на них сквозь заросли.

Но тут черная собака, охваченная внезапным приступом ярости, устремилась на тропинку, ведущую в холмы, где были расставлены силки, заливаясь неистовым лаем. Манон наклонилась, схватила свою палку и, высоко подпрыгивая, бросилась за ней.

Учитель удивился, кинулся, в свою очередь, за ними и увидел крупного краснохвостого сарыча, повисшего на подрагивающих широких крыльях метрах в десяти над зарослями можжевельника. Собака ринулась туда. Манон бежала с поднятой палкой и выкрикивала на ходу пьемонтские ругательства.

Шум, лай, крики пастушки напугали хищную птицу, и она по спирали взвилась в небо…

– Воровка, – пояснила Манон. – Она следит за моими ловушками лучше, чем я, и уже утащила у меня из-под носа прекрасную куропатку, да еще вместе с силком!

Говоря все это, она продиралась вглубь зарослей, и через какое-то мгновение из темной зелени кустов показалась ее рука, держащая за уши рыжего зайца.

– Вот что ей было нужно, этой гадине! Заяц!

Манон вернулась к учителю, порозовевшая от радости и волнения, держа в вытянутой руке добычу, чтобы он мог полюбоваться ею.

– Это первый заяц, которого я нашла в своем силке! А все оттого, что он молодой… Более упитанные зайцы убегают с силками!

Уголен был счастлив. Он беззвучно рассмеялся и проговорил:

– Это я тебе его подарил!.. Да, я, Уголен!

Учитель и Манон поднялись к рябине. Учитель что-то говорил, показывая два ножичка…

– Да чтоб тебя! Ну не хочет она твой нож! Уже два раза сказала тебе об этом! – шептал Уголен.

Манон и вправду снова отказывалась принять подарок.

Тогда учитель бросил взгляд на свои часы и проговорил:

– Без четверти час! Занятия начинаются в половине второго, времени на обед в обрез… Ну вот что, мадемуазель, еще раз благодарю вас, но раз вы не желаете освободить меня от этого лишнего предмета, кладу его на камень. Он наверняка доставит кому-нибудь удовольствие!

Уголен, увидев это, зашептал:

– Нет, она не возьмет! Нет, нет и нет…

Учитель быстро пошел вниз, пастушка, с зайцем в руках, смотрела, как он удаляется. Уголен с облегчением выдохнул: она отказалась от предложенного соблазнителем подарка, но была счастлива и горда, заполучив зайца. Победа, таким образом, была на его стороне; но когда учитель дошел до поворота на тропу, которая круто спускалась, углубляясь в высокие кусты вереска, он обернулся и, подняв руку, сделал прощальный жест… Тут-то Манон и крикнула:

– Я беру нож, если вы возьмете зайца!

Уголен трижды моргнул, услышав эти ужасные слова.

– Согласен! – ответил соблазнитель.

Она раскрутила рыжую тушку и так ловко бросила ее, что та угодила бы прямо в грудь учителю, если бы он не поймал ее на лету.

– Браво! Спасибо! – прокричал он и исчез из виду.

– Мой зайчина! – пролепетал Уголен.

А Манон уже открывала один за другим все лезвия пастушеского ножичка.

Он спустился к Розмаринам, дрожа от беспокойства, с занозой в сердце. По дороге через каждые десять шагов останавливался, чтобы вслух порассуждать с самим собой о важности и значении происшествия.

– Первое: она вернула ему нож. Так не делают. Найденный нож оставляют себе… Однако это оттого, что она честная, можно и так сказать… Это вина ее отца, который переборщил с воспитанием… И потом, как она узнала, что учитель был рядом с бассейном в тот день? Вот что не дает мне покоя. Но, в конце концов, это могло произойти случайно… Я тоже оказался там, но не могу объяснить, как так вышло… Сегодня же все намного необычнее… Да, он искал встречи с ней. Доказательство: купил ей в подарок ножик… Да, именно так: искал встречи с ней и нашел… Но поцеловать не поцеловал! Нет, этого не было! Понял, что тут у него не выгорело бы…

…

– Только вот уж очень долго они разговаривали. Да, но больше говорил он… такая уж привычка у городских: говорить без остановки и рисоваться… А нож… она раза два отказывалась принять его. Это доказывает, что она гордая… Беда только, что она отдала ему зайца. Это катастрофа. Ей больше по нраву его нож, чем мой заяц!

Понурив голову, он сделал несколько шагов, внезапно остановился и, подняв палец, проговорил скороговоркой:

– Простите, господин Уголен, простите! Она не знала, что этот заяц от меня. Она думала, что он попался в ее силки!

…

– И потом, она поступила так потому, что не хотела принимать подарок! Да и сам по себе поступок не плох: ножик стоит не меньше десяти франков, а заяц только пять! Следовательно, она поступила правильно!

Однако все эти соображения, приглушавшие его тревогу, не помогли ему избавиться от нее вовсе, поскольку самым худшим из всего было то, что разговор их длился долго, и, может быть, они будут разговаривать еще. Учитель на этом не остановится. Наверняка еще не раз вернется в холмы под предлогом того, что ищет камни (которые ни на что не годны), и, как знать, может, с помощью подарков ему и удастся завоевать ее расположение. Уголен решил больше не терять время и как можно скорее «объясниться» с нею.

Ночью, лежа на тюфяке, он имел долгую беседу с господином Жаном, и ему показалось, что тот необратимым образом настроен в пользу учителя и осыпает его, Уголена, упреками за утаивание родника… Это недружественное поведение призрака утвердило его в решении начать «ухаживания» немедленно, после консультации с Лу-Папе: уж этот повеса знает о женщинах поболее других… Но, боясь показаться ему смешным, Уголен положил держать его в неведении относительно происков соперника.