Марсель Паньоль - Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Он, как обычно, следовал за ней: она направлялась к той самой гряде, на вершине которой росла покалеченная рябина; в этот день она поставила ловушки в глубине ложбины и на склоне, совсем рядом с тем местом, где он устроил свой наблюдательный пункт, а значит, он не мог, оставаясь незамеченным, обойти вслед за ней ее ловушки и вложить в одну из них драгоценную дичь.

Она проверила свои силки, но, поскольку восточный ветер, задувавший всю ночь, только теперь стал стихать, она набрала совсем немного птиц. Поднявшись на плоскую вершину, она набила сумку сухой травой, подложила ее под голову и заснула. Он долго, волнуясь, смотрел на нее, вспоминая старинную колыбельную, в которой говорится о «сне святой невинности». Еще немного, и он бы расплакался. Вдруг мысль о зайце прервала любование трогательной сценкой, он пустился в обход (из-за собаки) и добрался до тех ее ловушек, которые находились на расстоянии не более ста метров от нее. Углубился в чащобу и в первый же найденный силок засунул длинноухую голову и затянул на шее зайца веревку, после чего вырвал вокруг трупика несколько охапок травы, ногтями поскреб почву и с большим трудом взобрался по отвесному лазу до своего выступа. Манон спала как ни в чем не бывало.

«Нынче будь что будет и с гвоздиками, и с Папе, – подумал он. – Останусь здесь до того момента, как она станет обходить силки. Хочу увидеть, что она будет делать, когда обнаружит зайчишку. Наверняка пустится в пляс!»

Он вновь погрузился в зачарованное созерцание.

Но четверть часа спустя черная собака, лежавшая возле хозяйки, положив морду между вытянутых лап, внезапно поднялась на ноги, наклонила голову вниз, к ложбине, и заворчала. Манон приподнялась, оперлась сперва на локоть, потом на ладонь и посмотрела туда, куда указывала ей собака.

И тут появился учитель: опустив голову, внимательно изучая каждый камешек, он поднимался по горловине Па-дю-Лу.

Видя, как приближается молодой человек, Уголен испытал нечто вроде приступа страха, он поочередно смотрел то на девушку, то на незваного гостя.

«Если бы она увидела его, она бы уже убежала…» – подумал он и пробормотал:

– Ну беги же, беги. Он уже близко!

Но Манон, словно не осознавая грозящей ей опасности, собирала волосы и повязывала их лентой, затем подтянула поясок на платье и, открыв книгу и вытянувшись на скале, принялась читать, зажав в зубах веточку фенхеля.

Учитель поднял камешек, в лупу изучил его, отбросил и, осмотревшись, увидел коз, а затем и Манон; сделав шаг в сторону, словно для того, чтобы спрятаться за кустами, росшими по обе стороны тропинки, он на цыпочках, бесшумно двинулся дальше.

Такое поведение страшно обеспокоило Уголена.

– Несчастная, быстрее смывайся! Это свинья! Он рассказывал, что не прочь поцеловать тебя! – прошептал он.

Словно в подтверждение его слов, презренный учителишка приближался к ней тайком с очевидным намерением застать ее врасплох…

Уголена затрясло от боли и негодования.

– Однако! Она же не дастся ему вот так, за здорово живешь! Если он вздумает силой поцеловать ее, я спущусь! – проговорил он вполголоса.

С того момента, как Манон услышала, что по скалистому ущелью кто-то идет, она поняла, что этот кто-то направляется к ней; кроме того, постукивание молоточка по камням предупредило ее: тот, кто пробирается по Па-дю-Лу, и есть тот самый наглец, которому она снится. Она чувствовала, как горят ее щеки, но сделала вид, что читает, и оставалась неподвижно лежать, словно целиком поглощенная чтением.

Когда учитель внезапно очутился перед ней, вынырнув из можжевельника, она подняла голову и посмотрела на него, не выказав никакого удивления… Он, улыбаясь, пошел к ней, держа в руках ножичек, отполированная рукоять и стальное лезвие которого блеснули на солнце.

– Мадемуазель, я рад встрече с вами, поскольку мне предоставляется возможность поблагодарить вас за возвращение этого предмета.

Уголен не расслышал слов, но появление ножа его успокоило: «Хорошо, говорит ей спасибо».

Манон встала, но ничего не отвечала.

– По правде сказать, – продолжал учитель, приближаясь к ней, – он свалился ко мне с неба, но местные, бывшие со мной, догадались, что вы неподалеку, и предупредили меня об этом.

– Сударь, – отвечала Манон, – я нашла его в холмах, там, под большой сосной, возле овчарни.

– Но как вы узнали, что он мой?

– Я раньше однажды уже видела, как вы завтракали под деревом в полдень.

– А я видел ваших коз, вашу собаку и, главное, вашего осла, который непременно желал отведать моей колбасы…

– Это ослица. У нее свои причуды…

– Но где же в это время были вы?

– На дереве. Наверху.

– Почему?

В ответ она только пожала плечами.

Уголен во все глаза наблюдал за их беседой, но расслышать ничего не мог; его сердце готово было выпрыгнуть из груди, потому что учитель, говоря с Манон, улыбался, а она слушала его, не поднимая глаз и теребя листочек фенхеля.

– Мне говорили о вас, – продолжал «соблазнитель», – и то, что я услышал, чрезвычайно интересно…

– Я знаю, я слышала разговор, который вы вели возле бассейна, а уж после бросила вам нож.

Учитель смутился, вспомнив вдруг о том, что поведал собеседникам о сне, в котором целовал ее, и быстро перевел разговор на другое:

– Я тогда заинтересовался красными наносами, которые появляются в бассейне после гроз… Я увлекаюсь минералогией, я бы даже сказал, это моя страсть. Поскольку я сельский учитель, хотелось бы создать небольшую коллекцию минералов, попадающихся в этих холмах, чтобы рассказывать ученикам о составе горных пород той земли, на которой они родились.

– И потому у вас с собой молоточек и лупа? А я думала, вы искатель золота.

– Я бы им был, если бы здешняя земля содержала жилы кварца или сланца, но этого нет.

– Здесь меловые отложения юрского периода второй эры мезозоя.

Глаза учителя раскрылись так, что чуть не вылезли из орбит.

– Вы довольно образованны для пастушки!

– О нет! – улыбнулась она. – Я только повторяю слова моего отца… Да еще читаю книги, которые остались от него. Я мало что в них понимаю, но все же читаю в память о нем. Вот он знал все, абсолютно все!

Хотя она продолжала улыбаться, слезы блеснули на ее глазах.

Учитель был тронут тем достоинством, с которым проявило себя ее горе, но не знал, что сказать, и оттого порылся в сумке и вытащил еще один ножичек, такой же, как и тот, который она ему вернула; теперь уже два одинаковых ножичка засверкали на солнце.

– Вот его братец, – проговорил он.

– Вы купили другой?

– Нет!.. В тот день, когда я купил первый, вернувшись домой обедать, я нашел точно такой же под салфеткой: это был подарок моей матери на праздник святого Бернара, о котором я забыл… Естественно, я стал восторгаться вслух, не говоря ей о том, что у меня уже есть такой же, но постоянно боюсь, как бы она не обнаружила первый ножичек, и, если вы согласитесь принять его, вы избавите меня от необходимости волноваться по этому поводу.