Марион Пошманн - Сосновые острова

Но крыша была пуста. Гильберт не хотел спрашивать Йосу, что сказано об этом месте в его путеводителе. Конечно, с видом на Фудзи — место что надо. Хотя у суицидного руководства, вероятно, свои критерии, и это место приводится как достойное именно потому, что совершенно ничем не примечательно. Оно настолько тоскливо и депрессивно, что тут всякому захочется наложить на себя руки.

Йоса, однако, был совсем не уверен, что эта крыша отвечает его амбициям. Он ходил вдоль края, заглядывал вниз, возвращался к середине крыши и обследовал другую сторону. По всему фасаду шли балконы, увешанные сохнущим бельем. Прямо под ними колыхался на ветру розовый пуловер с капюшоном. Его подбрасывало ветром и закидывало через парапет, потом опять возвращало в исходное положение.

Йоса полистал справочник, сориентировался по сторонам света, померил шагами расстояние, как будто хотел взять разбег, и проверил, скользят ли подошвы кроссовок по крыше. Посуетившись, словно риелтор, покупающий недвижимость, он вдруг успокоился, уселся на край крыши, скрестив ноги, и долго медитировал, устремив глаза туда, где, как предполагал Гильберт, находилась гора Фудзи. Наконец, встал, поправил на себе одежду и собрался с многочисленными поклонами доверить Гильберту свою сумку. Гильберт ее не принял. Он шагнул по крыше, отбросил ногой гравий, неизвестно откуда взявшийся здесь на высоте, подошел к ограждению и пнул его ногой, но оно не шелохнулось. Гильберт с видом знатока потряс пожарную лестницу и больше не нашел, что ему делать.

Дорогая Матильда!

В дальневосточной культуре особенно ценится возвышенная глубина. Суть — она не бросается в глаза, она не то и не другое, она не громкая и не яркая, она предполагает такую уравновешенную сдержанность, что человек нечувствительный, например иностранец, едва ли способен заметить ее. Ничего никогда не происходит поверхностно, очевидно, но и не проходит фоном, слишком уж это важно. Она где-то между, она значима? Она — тайна? И это не так. Суть не имеет цвета и вкуса, никаких явных четких признаков. Она тонка, она, возможно, связана с тем, что в западной традиции называется возвышенным. И выражается она не через власть и силу, не через избыточность, не через величие или обладание. Ее не познать через грозные нависающие скалы и прочее, но скорее через спокойное созерцание пустынной отмели или сухой осенней травы, через природу безо всяких броских ярких пятен, она — в пейзаже пустоты и меланхолии. Но что при этом будет предметом созерцания — болото, или трава, или бамбук, блеклая листва, туманное поле и горы, укрытые облаками? В конце концов, речь идет об определенном состоянии духа, при котором суть ощутима повсюду. Ибо она есть основа всех явлений. Вероятно, именно это в немецкой музыке зовется первоосновой.

Здесь слишком шумно, повелительно заявил Гильберт, обращаясь к Йосе. Уличный шум отвлекает. Свет слишком резкий, а нужен приглушенный, необходима печальная, тихая местность, которая все стерпит и мягко растворит, так что человек самого себя перестанет замечать. А здесь слишком много неприятных раздражителей. Пахнет плохо, неужели Йоса не замечает. Туалеты, стеклоочистители, моющие средства для посуды. Искусственные ароматизаторы, да еще концентраты, даже ему, иностранцу, кажется все это совершенно неяпонским, вообще, слишком резко и броско.

Гильберт пошел к пожарной лестнице, потом вернулся и четко объяснил Йосе, что место однозначно неподходящее. Йоса стоял на крыше, тонкий и прямой, в легком поплиновом плаще, а расстегнутые полы и пояс колыхались от ветра за его спиной, как бумажные хвосты воздушного змея. Йоса прижимал к себе свою сумку, лицо непроницаемо. Гильберт, взяв под мышку портфель, стал спускаться по пожарной лестнице. На верхнем этаже он замер и прислушался. За дверью в одной из квартир спорила молодая пара. За другой дверью играла рок-музыка. На крыше все было тихо. Он спустился на один марш вниз, еще на этаж и еще. Потом ступеньки пожарной лестницы зазвенели под легкими кроссовками японца. Гильберт подождал его перед домом. Оба молча вернулись на станцию.

Басё полагает, что все это должно происходить на совершенно ином уровне. Крутые лестницы. Простейшее жилье. Да, необходим отказ от технических средств, прежде всего от мобильных телефонов. Только тогда человек достигнет состояния, которое позволит ему отойти на приличную дистанцию от того напряженного внешнего Я, которое мы в повседневной жизни пытаемся контролировать. Это состояние суверенитета и отсутствия потребностей, которое в конце концов позволит без особенных условий обратиться к другим вещам. К жизни внутренней. К соснам. К луне.

Так дело не пойдет, строго объявил Гильберт, когда они снова оказались у него в номере. Они поедут к Сосновым островам, пройдут путем Басё. Гильберт, как пилигрим, пройдет путь духовного очищения, а Йоса может быть его ассистентом.

Йоса с поникшей головой сидел на одном из кубов. Гильберт сомневался, что японец его правильно понял. Никакой реакции. Может быть, он просто медитировал.

Гильберт прилег на кровать с книгой Басё. Через несколько минут буквы стали расплываться у него перед глазами. Узнать бы, что там делает Матильда. В Токио теперь день. Он посчитал разницу во времени. Наверное, она как раз встала. Варит кофе и садится завтракать. Одна? Не сидит ли уже на его месте длинноногий смеющийся практикант? Стоило подумать о Матильде, как внутри загорелось, горячий шар поднялся из живота и ударил изнутри о свод черепа, и в комнате стало жарко от его злости. Закапало с потолка, потекло по стенам, осадки в комнате, сырость дошла уже до щиколотки. Гильберт злобно вскочил с кровати, бросился на один из кубов и стал набрасывать в гостиничном блокноте маршрут путешествия, ожесточенно надавливая на гостиничную ручку. Нижний лист — рельефная копия для Йосы. Надо строго придерживаться маршрута Басё. Возникнут дополнительные пожелания — пусть юноша о них заявит.

К ужину Йоса принес снизу два пластиковых контейнера бенто, купленных в лавочке на улице. На одном из кубов стоял чайник, чашки и лежали чайные пакетики. Гильберту не пришло в голову исследовать куб пристальней, иначе он бы обнаружил, что с одной стороны куб открывается, а внутри него — мини-бар с разными напитками и закусками. Хорошо, что Йоса разобрался. Он заварил зеленый чай. Аскетический чай для путешествия пилигримов, полного лишений. Очевидно, Гильберту придется привыкать к чаю.

Йоса открыл контейнеры, выложил палочки, налил чай. Рис с черным кунжутом, морковь, нарезанная в форме цветов, ломтики редьки, по кругу выложенный тофу, жареный карп, серо-зеленые овощи с кусочками розового имбиря. Молча поели, и Йоса робко заговорил. Стал оправдываться. Сегодня они побывали в одном из известнейших селений Японии. Образец социального жилья 1950-х, типовая застройка, стабильное жилье для тех, кто переселился в города из сельской местности. Электричество и водопровод, гигиена и современность. Квартиры крошечные, для беднейших и самых социально уязвимых, чтобы создать ощущение защищенности и интеграции в обществе, когда на закате теплый свет проникает в миллионы окон, когда вечером возвращаешься с работы, входишь в натопленное помещение со всеми благами цивилизации. Конечно, за столько лет глянец поблек. Уровень преступности вырос, дома заброшены. Многие стоят пустые. Пока другие страны гордились тем, что переняли принцип простой массовой жилой застройки согласно японским строительным традициям, а именно взяли за образец скромные деревянные дома с тонкими стенами и раздвижными дверьми, сама Япония стала рассматривать новые бетонные башни не как развитие национального архитектурного стиля, а скорее как символ открытости всему миру и интернациональности.