Олег Хлебников - Заметки на биополях [Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве] [сборник litres]

А еще Щекоч сам любил ездить по гостям. И часто брал с собой меня. Приехав вечером к одним друзьям, он тут же садился за телефон и начинал звонить другим. К которым мы через пару часов заваливались. Здесь повторялось то же самое: Юрка садился за телефон друзей и звонил друзьям – уже третьим. И спустя пару часов мы к ним, третьим, приезжали. Благо поймать машину за рубль или, в крайнем случае, за трешку в тогдашней ночной Москве было нетрудно.

Зачем он объезжал за ночь несколько «московских кухонь»? Наверно, Щекочу было важно удостоверить всех друзей-приятелей, что он у них есть, и самому убедиться, что у него много верных друзей.

После таких инспекций Москвы в Очакове, на «крейсере», мы оказывались только под утро. В рассветной дымке за немытым окном таял угловатый москвичонок или даже дребезжащий автобус. Можно было ложиться спать. И если денег после ночного путешествия не оставалось совсем, не беда: на кухне имелся заветный подпол, заполненный пустыми бутылками из-под пива. А в те благословенные годы три пустые бутылки обменивались прямо в магазине на одну полную – в данном случае, очаковским пивом «Ячменный колос»…

Потом здесь же, на «крейсере», была Юрина свадьба, после которой почти все гости остались и спали на полу, столе, а также – шкафу (!) и даже на приведенной в дом невестой эрдельтерьерше Вулли. Как ни удивительно, изменение семейного положения Юры не изменило его образ жизни.

А вот после второй свадьбы очаковская квартира была обменена на другую, побольше и поближе к центру, впоследствии оставленную второй жене. Так «крейсера» не стало.

Но Юра получил маленькую «литгазетовскую» дачу в Мичуринце. И с тех пор «сборы» происходили там. Им не мешало депутатство Щекоча. Разве что участников таких «сборов» стало уж очень много. И это вопреки времени, в котором уже больше не наблюдалось «московских кухонь» и взаимного желания людей чаще встречаться.

А своя квартира у Юрки все-таки появилась, но много позже. Он с удовольствием рассказывал, как именно.

Когда кончился его первый депутатский срок в Госдуме, ему в большом изумлении позвонил главный кремлевский хозяйственник: «Юрий Петрович, говорят, у вас, единственного из депутатов, нет квартиры?» Щекоч подтвердил. «Ну тогда прямо сегодня мы можем выписать вам ордер на однокомнатную квартиру в хорошем доме, но лучше вы сейчас добавьте двадцать тысяч долларов – и получите двухкомнатную». – «У меня нет двадцати тысяч», – честно признался Щекоч. «Ну так в чем же дело? – удивился главный кремлевский хозяйственник. – Съездите домой и привезите, я подожду». Опытный госчиновник не мог и представить себе, что у народного избранника ельцинской поры не найдется не только в карманах, но и в кубышке такой мелочи, как 20 000 у. е.

В общем, Юрка получил однокомнатную квартиру. Как здесь, в Очакове. Только в совсем другом доме – с мощной охраной. Которая, впрочем, ни от чего Щекоча не защитила.

…Снова – электричка. Следующая станция – Матвеевская. Здесь много лет жила Юрина мама Раиса Степановна, работавшая учительницей, а потом завучем в школе, где ее сын учился.

Щекоч часто приводил своих друзей, и меня в том числе, к ней в гости, на обед. А когда при старых друзьях ей звонил, обязательно передавал трубку – хотел, чтобы Раиса Степановна знала, что ее не забывает не только сын.

Раиса Степановна рассказывала, что когда Юрка был маленьким, он по собственной инициативе рано утром занимал ей очередь в парикмахерскую и подолгу ждал – хотел, чтобы мама была красивой.

Так же внимателен он был и к другим старшим, кого считал своими, точнее – нашими. Иногда звонил мне – сказать: «Слышь, ты что-то давно не навещал и не звонил N (например, Борщаговскому)». И мне становилось стыдно, и я начинал набирать номер старшего друга…

Мало кто так естественно, как Щекоч, интересовался жизнью других.

…«Киевская». Вон они, эти «другие». В метро их сколько хочешь, даже больше чем надо для того, чтобы было чем дышать. Но это я так реагирую. А Юрка любил и часто пел песенку Окуджавы «Мне в моем метро никогда не тесно…», так же переставляя слова, как почти во всех песнях…

Ну вот и «Чистые пруды». «А по Чистым прудам лебедь белый плывет, отвлекая вагоновожатых…» – это уже Алик Городницкий, тоже Юркин друг, а песенка – времен прежнего «Московского комсомольца», который располагался тогда здесь, на Чистиках, и в котором работали другие Юркины друзья, поэты Саша Аронов и Вадик Черняк, и начинал совсем юный Щекоч…

Последнее его место работы оказалось тоже здесь, но уже в «Новой газете», в которую мы с ним пришли почти одновременно. Точнее я – на пару месяцев раньше. В «Литературке» тогда (1996 год) Юре становилось все теснее – его материалы казались начальству газеты «уж слишком». И однажды он сказал мне: «Слышь, скажи Мите (имелся в виду главный редактор “Новой”. – О. Х. ), что я готов пойти к нему первым замом».

…Когда-то мой нынешний кабинет был его кабинетом. Переехав, я почему-то не выбросил многие ему самому уже не нужные бумаги. Что-то предчувствовал? Вряд ли. А еще в одном ящике стола до сих пор лежат письма Юрке – лужицы, оставленные тем потоком, который обрушивался на него и в Думе, и в газете.

Тридцать с лишним лет назад ему в руки попало письмо и с моими стихами. Ответом были: сначала совершенно неожиданная – первая в Москве – публикация в «Алом парусе» (сейчас бы сказали: страничке для тинейджеров) многомиллионной тогда «Комсомолки», а потом – его короткая записка с предложением приехать в Москву и прийти в «Алый парус» и с удивительным словом «спасибище» (это за стихи-то!) в конце.

С этой записки и началась моя московская да и литературная жизнь. Благодаря Юрке я познакомился со Слуцким, Вознесенским и Ароновым. И – о! – как окрылило меня их благословение… Но важнее другое. Благодаря Щекочу тогда, семнадцатилетним, я увидел совсем другие масштаб и способ жизни.

А больше всего меня поразил он сам: всегда в кожаной «журналистской» куртке, стремительный, остроумный… И очень теплый. Я даже стишок о нем сразу же сочинил:

А заканчивалось так, несколько пафосно:

Однако действительно – не смирился и не затих.

…Однажды, когда я в очередной раз приехал в Москву, а Щекоча в ней не оказалось – исполнял священный долг перед родиной под Ростовом, – мне вдруг стало ясно, что без него Москва – совсем другой город. Как будто какая-то очень важная тема из симфонии исчезла.