Олег Хлебников - Заметки на биополях [Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве] [сборник litres]

Удивительно, что заклятым врагом для провинциальных черносотенцев стал такой мягкий и добрый человек, как Толя. Но в том-то, наверное, и дело, что сами его интеллигентность и бесспорная поэтическая одаренность их раздражали. Всем, что писал и делал, он напоминал об утраченной норме, хорошем вкусе, необходимости знать и чувствовать родной язык… Господи, почему подавляющее большинство наших нынешних «патриотов» так плохо пишут и говорят по-русски!

Когда Толе перевалило за пятьдесят пять, отдавать силы постоянной борьбе да и просто жить в поле ненависти стало уже невозможно, обидно тратить на это годы жизни. Хотя кто мог знать, что их оставалось уже совсем немного…

Он переехал в Москву. Но и про свои иркутские дела не забывал – продолжал возиться с молодыми земляками, иначе они бы почувствовали себя осиротевшими, уже из Москвы организовывал Международный поэтический фестиваль на Байкале и приезжал в Сибирь его вести, поддерживал иркутских друзей. И переехав в Москву, он остался лучшим сибирским поэтом.

В Москве Кобенков возглавил Илья-Премию, пестующую молодых, через Фонд Сергея Филатова организовывал литературные вечера и выступления писателей. Последнее, чем Толя ревностно занимался, была подготовка Первого международного фестиваля русской книги в Баку, а по сути, Дней русской литературы в Азербайджане. В середине сентября 2006-го этот фестиваль состоится, но уже без Толи Кобенкова… Собранный им состав участников обеспечил успех мероприятия. Он очень этого хотел…

Сердечный приступ случился с ним около метро «Курская». Он возвращался с литературного вечера. Скорая помощь не смогла к нему приехать и за полчаса – это с Таганки-то! – из-за московских пробок. Если бы оставался в Иркутске, наверно, такого бы не случилось.

Толя никогда не болел профессиональной писательской болезнью зависти. Наоборот, радовался удачам коллег по цеху, помогал многим, в том числе и мне – например, напечатать снятую ижевской цензурой поэму «Кубик Рубика». А чем он не занимался, так это саморекламой, таким образом, плохо вписываясь в наступившие времена. И хотя его стихи регулярно печатали лучшие литературные журналы, боюсь, что далеко не все любители поэзии в полной мере отдают себе отчет, какого поэта-современника потеряли.

Достаточно внимательно (вслух) прочитать хотя бы одно стихотворение – вот, например, про библейского Иосифа:

Или вот это:

А в своей «Автоэпитафии» Толя себе все предсказал, как случается у настоящих поэтов, – он похоронен на Переделкинском кладбище у колодца «к виску наискосок», родника и дороги:

Почему сейчас о прозаике Валерии Болтышеве? Потому что он был поэтом почти в каждой своей вещи, хоть и записанной не в столбик. Какая разница. Как поэтами были в своей прозе Бунин, Платонов, Юрий Казаков, Набоков, Константин Воробьев…

Наша дружба началась классически: с задиранья. В том числе и задиранья носа.

К тому времени в Ижевске обо мне пошел слух как о стихотворце-вундеркинде с первого курса Ижевского механического института. И когда на литобъединении «Радуга» при местной молодежке состоялось обсуждение моих стихов, туда пришел и Валерка с еще двумя студентами-филологами из УдГУ.

А пришли они меня «дезавуировать и обезличить» (тут еще сыграла роль принадлежность к двум разным вузам). Настроены были почти агрессивно. Но как-то ничего у них не получилось. И после обсуждения мы с Валеркой разговорились, а вскоре и подружились (как известно, еще чаще дружба начинается с вульгарной драки – а тут она была все же интеллектуально-эстетической). Наша дружба продолжалась до самого его нелепого ухода…

Что она в себя вместила за эти немало лет?

Много чего. И совместные азартные игры в футбол и хоккей (иногда ночью даже на трамвайных путях в центре города). И хождения босиком по ижевским лужам и ручьям с дальнейшим купанием в пруду. И конечно, бесконечные разговоры и чтения друг друга с последующим нелицеприятным обсуждением (кстати, стихи Болтышев слышал замечательно).

А однажды Валерка полез за меня драться. Собственно, начал-то драку, виноват, как раз я, но с продолжением у меня получилось как-то совсем не очень. Но Валерка (не ради справедливости, а за друга) это дело достойно завершил. Дрался он, а также стрелял, рыбачил и пел значительно лучше меня.

Но это все ижевский период. А потом я переехал в Москву, и Валерка стал туда наезжать (как и я – в Ижевск). Дружба не прервалась, не стала виртуальной.

Я познакомил Валерку с замечательным старым писателем Александром Михайловичем Борщаговским

Борщаговский более всего известен как первый «космополит» – театральный критик и автор повести «Три тополя на Палихе», по которой потом сняли знаменитый фильм «Три тополя на Плющихе».