Wind-n-Rain - Костолом

Дорога к дому петляет пустынными тропинками — напрямую, через частный сектор, было бы куда короче, но Ян людных мест привычно избегает, предпочитая держаться в стороне от подозрительных взглядов односельчан. Когда вдали показывается монументальный забор, он с неудовольствием щурится — у ворот явно кто-то стоит. Очередные любители пошвыряться газетами? Так вроде не было повода. Прикрыв глаза и не сбавляя шаг, он концентрирует обоняние и тут же спотыкается — учуянное бьёт его по лбу одновременно с собственной ладонью. Распахнув глаза, ему остаётся лишь убедиться в том, как сильно он накосячил. За странной беседой с девчонкой из виноградников он забыл о чём-то куда более важном!

— Извини, пришлось задержаться. Давно ждёшь? Почему не позвонила?

Ольга дёргано топчется на врезающихся в пыль каблуках. У забора нет ни лавочки, ни даже какого-нибудь бревна, чтобы присесть. Судя по хмурому лицу, ждёт она его уже давно. Она зла и имеет на это право.

— Ты же сказал, гостя проводишь и всё! Если проводы затянулись — мог бы и сам позвонить! Или… — Едва хозяин отпирает калитку, она проскальзывает внутрь, словно за ней гонятся. Собаки встречают гостью сдержанным повиливанием хвостов. — Или случилось что? — Она испуганно таращится: всё же, бросать её на произвол судьбы — не в его характере, и если он опоздал — возможно, на то была причина?

— Ничего не случилось. Я просто время не рассчитал. Прости.

Ян наверное впервые в жизни так беззастенчиво врёт. Жить в недосказанности — для него нормально, но умалчивать правду и произносить неправду — совсем разные вещи! Поэтому в дом он уже проходит первым, нарочито разворачиваясь к гостье спиной — у той глаз-алмаз, и ложь она прочтёт в его глазах влёгкую. Она всё равно читает — и даже не по глазам, а… Просто читает. Но толкует её совсем неверно.

— Не ври мне. Тебе настолько неприятен предстоящий разговор, что ты решил где-то загулять в надежде, что мне надоест ждать и я просто уйду? Или что я обижусь, а завтра уеду, не попрощавшись? Не ожидала от тебя такого малодушия…

Она умолкает, а он ничего не отвечает. Положение дел — отчаянное. И причина тому не в ней и не в нём.

Так уж случилось, что у матери он не один. Есть у него старшая сестра, которая, в отличие от молчаливого, не по годам серьёзного брата, всегда любила жизнь. Любила её настолько, что в день, когда их мать почуяла любовь в её груди и новую жизнь в её чреве, она поступила так, как не поступала в их роду ещё ни одна женщина. Она переписала правила, хотя и не имела права. Лишь правом матери, она спасла любимую дочь от повторения собственной судьбы — от жизни на этой земле, в этом доме, от гонений односельчан и бесконечных потоков чужеродной человеческой боли… И, когда пришла пора начать обучение наследницы, сидя перед нетопленной печью с открытым дымоходом, она призвала к себе не дочь, а сына.

Мама была мудрой, но любовь застилает глаза. Годами позже, почуяв смерть, уже готовясь вылететь в трубу и оставить дом на сына, она поняла, что натворила: даровала свободу одному ребёнку, навсегда лишив её другого. И перед тем, как проводить гостившую на каникулах Ольгу домой к мужу, она собрала обоих детей подле себя и взяла с них клятву.

Пока брат отлучился во двор покормить собак, Ольга по-хозяйски орудует на кухне. Уже много лет она не появлялась в этом доме — они так договорились, чтобы не оставить ей шанса на сожаление с губительным порывом всё исправить, пойдя при этом против воли матери; чтобы не оставить ему шанса на ненависть.

— Так, ладно. Давай отринем эмоции.

Дождавшись, пока Ян вымоет руки и усядется за стол, Ольга участливо разливает чай по чашкам и ставит на скатерть тарелку с печеньями. Печенья она нашла здесь же — в одном из кухонных шкафчиков. Брат рад и такой заботе.

— Хорошо, — отвечает он, бесшумно отпивая горячий напиток. — Алисе на следующей неделе стукнет двенадцать. Чем раньше она переедет, тем проще ей будет привыкнуть к нашему месту. И тем раньше она научится. Думаю это лишнее, но я напомню: так всем будет спокойнее. Кто знает, что может со мной случиться? Мне важно…

— Я знаю, что тебе важно, Ян. Тебе важно быть уверенным, что без наследницы ты не останешься. До старости тебе далеко, но страх заставляет время бежать особенно быстро. Я тебя понимаю. Теперь пойми и ты меня, насколько это возможно. Алиса — ребёнок. У неё школа, подружки и занятия танцами четыре раза в неделю. У неё на уме модные шмотки, а на стенах спальни — постеры с кумирами. Она все уши мне прожужжала, что после девятого пойдёт поступать на хорягу, а когда закончит — уедет в Москву учиться. Во ВГИК. А теперь представь, как я, её мать, подойду к ней однажды, совсем скоро, и скажу: знаешь, доча, что бы ты там себе ни напридумывала — всему этому не суждено сбыться. У судьбы на тебя другие планы. Собирай чемодан и отправляйся за тридевять земель, к дядюшке.

Она умолкает, потому что вопреки всем её словам, её мысли вдруг поворачиваются к младшему ребёнку — к сыну. Он в безопасности, но именно сейчас ей удаётся так явственно вжиться в кожу собственной матери. Та, нарушив все законы, позволила себе выбор и выбрала её. Ольга тоже нарушает законы — уже не по своему разумению, да и выбора у неё нет. А поймёт ли это дочь? Не задаст ли самого очевидного вопроса: «Почему я?». И как ей объяснить, почему брату нельзя вместо неё? Как, как это всё…

— Как это всё ты себе представляешь? — продолжает Ольга уже вслух. — Здесь даже школа — сельского пошиба. Сколько в ней учеников? От силы пара сотен. О танцах, думаю, говорить не стоит. В город возить ты её каждый день не сможешь, а одну — не отпустишь.

— Ты так говоришь об этой несчастной школе, будто сама в ней не училась. И ничего — это не помешало тебе…

Ян тоже умолкает. Похоже, этот разговор клеится лишь из полуфраз да недомолвок. А как иначе, что он скажет? Что Алиевская общеобразовательная школа, единственная на весь посёлок, не помешала Ольге уехать в большой город, отучиться на режиссёра массовых мероприятий, занять своё место в жизни? В то время как ему эта самая школа, в которую он наведывался только на экзамены, большую часть года находясь на домашнем обучении, не дала ничего. Всё, что он знает, дала ему мать. А передача дара — это таинство, а не повод для ревнивых склок. Но как же заставить себя не злиться самому и простить Ольге её праведную злость?

— Я знаю, что ничего изменить нельзя! — сестра переходит на хныканье. — Я лишь хочу, чтобы будущее моей дочери было счастливым, насколько это возможно. До тех пор, пока это возможно. Пока она не примет дар. К тому времени она будет взрослой женщиной, и я хочу, чтобы у неё была жизнь до, чтобы ей было что вспомнить после того, как…