Wind-n-Rain - Костолом

— После того, как жизнь станет другой. Отлично, я тебя понял. Твои предложения?

Они некоторое время молчат, разглядывая друг друга в полумраке сгущающихся сумерек. Свет на кухне не зажигают нарочно — почему-то им обоим кажется, что щёлкни они по выключателю, и где-то между ними порвётся.

— Если абстрагироваться от понятий «возможно» и «невозможно», мне бы хотелось, чтобы у неё был шанс общаться с ровесниками, продолжить занятия танцами, получить качественное образование в соответствии с современными стандартами, путешествовать, хотя бы иногда, и самое главное — чтобы она чувствовала себя особенной, но не обделённой. Как думаешь — мы можем дать ей этот шанс?

Ян задумался, хотя думать тут не о чем. С детьми он дела не имел никогда. Изредка приводили к нему тех, кто страдал: иногда — родители, но часто и бабушки — тайком от родителей. Только в тех детях не было ничего детского — за болью, по крайней мере, его было не разглядеть. А тут — девочка-подросток, живая и здоровая. Он даже не представляет толком, о чём с ней разговаривать!

— Хорошо, что твой муж в курсе. Со временем мы со всем разберёмся. Сейчас лето — поэтому лучше было бы, чтоб Алиса приехала до августа. Спокойно устроим её в школу, до начала занятий она успеет обвыкнуться с местностью…

«И с местными», — хотел добавить он, но Ольга перебивает:

— Муж как бы в курсе, но не совсем… — Поймав настороженный взгляд сестры, на сердце у Яна холодеет. Не хватало ещё разборок с отцом племянницы — его он видел последний раз, когда сам ещё был почти ребёнком. Тогда Ольга только начала встречаться с молодым военным, командированным из Сибири и расстроившим своим появлением в их жизни всё. — То есть он думает, что ты гомеопатией занимаешься, или типа того. Я в подробности, ясное дело, его никогда не посвящала — по молодости боялась, а потом решила, что не стоит ворошить. Он думает, что Алиса будет у тебя учиться чему-то вроде альтернативной медицины, да и то исключительно по собственному желанию и в качестве хобби, к тому же… Он думает, что это случится когда-то потом.

От таких новостей сердце Костолома окончательно проваливается в холод, как в полынью. То, что он слышит сейчас, не укладывается у него в голове. Может быть, и сама Алиса не до конца осознаёт, к чему её готовят?

— Да, ты прав, — прочтя его мысли по расширенным зрачкам, тихо выдыхает Ольга. — С дочкой я ещё не объяснялась. Не хотела заранее пугать…

Договаривать не имеет смысла. Завтра Ольга улетает. Поезд на Сочи рано утром, и он пойдёт её провожать. А может и не пойдёт. Самолёт до Иркутска после обеда. А когда она прилетит домой, у неё будет пара недель на то, чтобы всё уладить, собрать дочь и вылететь обратно — на этот раз уже не одной. И что-то Яну подсказывает, что задача эта для Ольги окажется непосильной. А совсем-совсем подспудно он думает, что не очень-то она и будет стараться. Как ожидал он её приезда в этом году, сколько надежд питал. А сколько лет до этого он ждал именно этого лета? Кажется, все надежды рушатся тонкими осколками и тают. В глубине души он всегда допускал мысль, что так оно и выйдет. Что, несмотря на данную у смертного одра матери клятву, следовать завету до конца у них не получится. И самое неприятное во всей этой ситуации конечно не поведение сестры — оно объяснимо, и злиться за то, что она ставит будущее своего ребёнка выше будущего своего взрослого брата, бессмысленно. Самое неприятное — чувство собственного бессилия. Свою судьбу он не проживёт — чужой волей его одарили чужой судьбой, и тёплым огоньком надежды на грани его сознания ещё блестела искорка конечности. Он мечтал, что пройдёт весь вверенный ему путь, как бы тяжко ни было, но этот путь имеет конец, а по тут сторону будет свобода. Теперь собственная жизнь ему рисуется клубком, который сколько не разматывай — он не иссякнет, даже мельче не станет. От этих мыслей на душе становится так скорбно, что на разговоры с сестрой уже не остаётся ни сил, ни желания.

Посидев ещё немного в тишине и так и не дождавшись от брата ни слова, Ольга покидает дом, тихонько прикрыв за собой и дверь, и калитку. Что-то ей подсказывает, что на вокзал завтра в шесть утра ей придётся ехать одной.

Обогнув гостиницу вдоль забора и убедившись, что её никто не заметил, Ксюха шмыгает в ближайший проулок. Там лавочка, а вокруг — никого. На лавочку приземляется с невероятным облегчением, будто весь день вагоны разгружала — таков груз усталости на её плечах. Почему этот человек не представился? Почему не спросил её имени? С какой стати так внезапно и бесцеремонно перешёл на «ты»? Почему позвал к себе, но даже не попросил держать всё это в тайне? Будто заранее знает, что она бы о подобном никогда никому не заикнулась. Но при этом, неужели он не знает, что никогда она не пойдёт в тот страшный дом? Одна, не ведая, на что подписывается? И пусть любопытство, пусть тайные фантазии, пусть что угодно её туда манит — она ещё в своём уме. А от мыслей о том, с какими целями незнакомый мужчина зазывает её в гости, становится волнительно и неприятно. Тут же вспоминается навязчивый геленджикский бизнесмен — тот самый, что вручал ей бумаги сквозь сальные намёки. С чего она вообще взяла, что бывает иначе? В её жизни не бывало иначе, а этот тип, пусть и интересен ей, но он же как маньяк из сериалов — хрестоматийный! Ну и вляпалась она — позор какой-то. Нужно согнать краску с лица, выровнять дыхание. Прокашляться, чтоб голос не шалил. Нужно с достоинством передать Розе документы, при этом ни словом, ни жестом не спровоцировав расспросов Женьки. Кстати — она, наверное, уже дома. Должно быть, ужин вовсю накрывает. Приступ совестливости застигает Ксюху врасплох — пока она тут прохлаждается, хоть и вынужденно, подруга, не успев со свиданки вернуться, там в одни руки в столовке шурует. Тяжело вздохнув, Ксения отрывает зад от деревянной скамьи и, стараясь больше не перемалывать в уме недавние события, направляется к гостинице.

Едва переступает порог, и Рoза налетает на неё с разбегу. От хозяйки пахнет эвкалиптом — свежо и даже остренько, и аспирином — едва уловимо, кисло.

— Хорошо, что ты здесь, Ксю! — Роза не глядя выхватывает из её рук многострадальные файлы, снимает сумку с её плеча и толкает девушку в сторону лестницы. — Быстро переодевайся и накрывать! Полчаса осталось! Я бы сама взялась, но не с моими соплями — не хватало ещё полгостиницы заразить…

— А Женька?

Ей не отвечают, но и так ясно: Женька ещё не вернулась. Трубку не берёт. Обидно аж до злости, и в то же время странно — Женька загулять любит, этого не отнять, да только никогда она не жертвовала своими обязанностями в угоду гулянкам. Впрочем, как и наоборот — до сих пор ей удавалось с успехом оба занятия совмещать.