Фиона Валпи - Девушка в красном платке [litres]

– Вражеский агент! Живет в Кульяке? Господи, да кто же это может быть? У тебя есть предположения, Элиан?

Понимая, что ей надо брать пример с превосходного представления мадам Буан, Элиан медленно покачала головой, будто бы напряженно думая.

– Представить не могу. Но что за потрясение – узнать, что среди нас все это время жил такой человек.

– Кто же этот агент, если позволите узнать, месье? – спросила мадам Буан.

Низкий офицер неодобрительно цокнул языком.

– Надеюсь, вы не собираетесь играть с нами в игры. Либо вы уже это знаете, либо вам и знать не надо. Может, вы видели или слышали что-нибудь в деревне? Например, когда ходили за покупками? Или… – Он обратил взгляд прищуренных глаз на Элиан. – Когда стояли за прилавком? Мы получили информацию от одного неравнодушного гражданина, который считает, что вы, возможно, даже знаетесь с этим человеком.

Элиан снова сделала паузу, словно бы напряженно размышляя, сохраняя нейтральное выражение лица, стараясь не показать, что его слова встревожили ее. В голове невольно всплыло воспоминание о Стефани, прошедшей мимо ее прилавка после разговора с милисьенами, но она тут же от него отмахнулась: сейчас она не могла позволить себе отвлекаться на завуалированные намеки немца о том, что кто-то на нее донес.

Она твердо встретила его взгляд.

– Ах, нет, месье. У меня теперь все меньше и меньше покупателей, и всех их я знаю много лет. Кроме обер-лейтенанта Фарбера, конечно. – Она посмотрела прямо на него и едва заметно улыбнулась. – Он один из моих лучших клиентов.

Офицеры повернулись посмотреть на обер-лейтенанта. От удивления, что вдруг оказался в центре внимания, тот опустил глаза и начал рассматривать узор на обюссонском ковре у себя под ногами.

Высокий гестаповец глумливым тоном сказал что-то на немецком генералу и своему сослуживцу, от чего они разразились грубым хохотом. Обер-лейтенант Фарбер густо покраснел и нервно дернул воротник рубашки. Потом поднял взгляд на начальство и пожал плечами, виновато улыбаясь и разводя руками, будто бы говоря: «Ну, а что поделаешь?»

Скользкого вида офицер уставился на Элиан, окидывая ее долгим оценивающим взглядом, под которым ее замутило от страха и ненависти.

– Ясно, – сказал он наконец. – Ну, значит, мы явно теряем здесь время, не так ли, обер-лейтенант?

Тот снова пожал плечами.

– Думаю, да. – Он старательно избегал взгляда Элиан.

– Ладно. В таком случае можете возвращаться к своим обязанностям, дамы. В конце концов, ужин генерала нельзя задерживать. – Он снова вперил в Элиан свои глаза-бусинки, словно оценивал потенциальную жертву. – Но предупреждаю, мадемуазель. Кто бы ни были ваши друзья, мы за вами наблюдаем.

После этого двое гестаповцев встали и надели фуражки, стукнули каблуками и отсалютовали генералу отрывистым «Хайль Гитлер!». Когда они с мадам Буан спешно возвращались на кухню, Элиан услышала, как заводится мотор машины и она отъезжает от шато. Только после этого она почувствовала, что снова может дышать.

– Этот обер-лейтенант Фарбер какой-то чудной, – заметила мадам Буан, помешивая бланкет, кипящий на медленном огне. – Благодаря ему мы в этот раз очень легко отделались.

– Он не такой, как другие, это правда, – кивнула Элиан. – Но, может, он не чудной, а просто человечный?

Мадам Буан остановилась, уперла руки в бока и проницательно посмотрела на Элиан, приподняв брови. Она сжала губы и покачала головой.

От внезапной мысли, что мадам Буан может подозревать ее в настоящей связи с офицером, желудок Элиан сжался, а лицо исказилось от ужаса.

– Мадам, вы ведь не поверили, что у меня есть какие-то отношения с этим человеком, кроме самой поверхностной дружбы, которая только и может быть между врагами?

Мадам Буан улыбнулась и снова покачала головой.

– Ни на секунду, Элиан. Я знаю тебя. Знаю, что ты готова сделать, чтобы защитить тех, кого любишь. Знаю также, чего бы ты никогда не сделала. Я вижу твою смелость и твою принципиальность каждый день. Я просто удивилась на саму себя. Мне уже и забылось, что можно быть цивилизованным. Возможно, ты права. Эта проклятая война идет так долго, что мы уже забыли, что значит быть человеком. Если бы в мире было больше таких мужчин, как обер-лейтенант Фарбер и господин граф, может, и не было бы больше войн.

Успокоенная, Элиан повязала передник и снова взялась за чистку картошки к ужину. Но потом она вспомнила взгляд того гестаповца и злорадные нотки в его голосе, когда он сказал, что они за ней наблюдают. Что он имел в виду? Что они видели, как она гуляет вокруг садовых стен? Они заметили, как она вчера прохаживалась взад и вперед, предупреждая макизаров о том, что Жака Леметра раскрыли и нужно остановить его, прежде чем он вернется к себе в квартиру? И кто был тот «неравнодушный гражданин», сообщивший им об Элиан, о котором упоминал гестаповец? Стефани?

От этой мысли у нее задрожали руки, нож в них сорвался и впился ей в большой палец. Вода в миске стала красной – цвета шелкового шарфа, цвета опасности, пока она не остановила кровотечение подолом передника.

Герб графов де Бельвю по-прежнему здесь, над камином в гостиной. Полируя инкрустированный овальный стол в противоположном конце комнаты, я представляю, как Элиан и мадам Буан стояли здесь перед гестапо. Какая впечатляющая пара: пожилая кухарка и хрупкая молодая девушка, вместе противостоящие силам зла.

Пересказывая историю, Сара упомянула мысли Элиан о сети людей, тайно работающих вместе, чтобы передавать сообщения. Когда я заканчиваю оттирать излишки воска с поверхности стола, переливающейся от старинной патины, кое-что приходит мне в голову. Мирей вернулась в Париж и после этого будто бы почти не общалась со своей семьей, если не считать случайных шаблонных открыток в тринадцать строчек – единственной разрешенной корреспонденции в оккупированной Франции. Но раньше Сара говорила, что, уезжая с мельницы, Мирей упоминала что-то о том, что, возможно, сможет помочь другим людям, как Эстер и Бланш. Почему-то мысли Элиан о подпольной сети людей напомнили мне об этом.

Я прячу тряпку в ведро с принадлежностями для уборки и спешу назад на кухню найти Сару. Она только что приготовила наш утренний кофе и теперь расставляет на столе кофейник и чашки. Поставив на пол собственное ведро, к нам присоединяется Карен, а из сада заходит Жан-Марк. Он вытирает ноги о коврик у двери и моет руки, прежде чем сесть рядом со мной, потом снимает кепку, которую носит на улице, и кладет ее на стол возле себя. Я передаю ему чашку кофе, и он благодарно улыбается.

Наливая себе в чашку молока, я спрашиваю Сару о Мирей, и она кивает, передавая по кругу тарелку с печеньем.