Наталья Нестерова - Гости съезжались на дачу

Галя испугался, подскочил к нему:

– Ты чего? Ты это что? Я тебя убил?

– А-а-а! – завопил как бы вдруг очнувшийся Ангел. – Кастеты в честной драке? За это…

Далее было, как всегда: Ангел измолотил Галю до щенячьего скуления:

– Прости, ошибся, никогда больше не буду! – И только когда Ангел ушел на безопасное расстояние, добавил: – Если сам не напросишься.

Отец Хари был на пятнадцать лет старше мамы Хари. Студентка последнего курса филологического факультета и доцент юридического факультета МГУ. Он был влюблен и очарован своей необыкновенной женой-птичкой – ласковой, хорошенькой, весело щебечущей. Первые годы были счастливыми, пока не умерла теща. Лерочкина мама, вырастившая птичку, тянула на себе домашнее хозяйство и неплохо зарабатывала шитьем нарядов для состоятельных дам. Харя плохо помнил бабушку, только ощущения – теплоты, уюта, ласки, надежного гнездышка. Из сознательного: бабушка обращалась к папе на «вы» и по имени-отчеству – Эдуард Сергеевич.

После смерти тещи для Эдуарда Сергеевича начался бытовой кошмар. Милая птичка прекрасно поет, но боится вылетать из клетки, она живое украшение интерьера, а не советская жена-добытчица, простаивающая в очередях за продуктами, кухарка, прачка и уборщица. Ему каждый день требуются свежая, выстиранная сорочка, отутюженные брюки, носки без дырок и надраенные ботинки. Он не может прийти на службу, как этот плебс: масляно лоснящиеся у карманов штаны, гармошка под коленями, бахрома позорно коротких брючин над расквашенными ботинками. Он не быдло! У него не может быть корявого воротника сорочки и галстука со следами общепитовской подливки к тефтелям!

А тут еще ребенок, которой хочет есть, болеет, надо покупать ему одежду и ходить на родительские собрания в школу. На одну зарплату не нанять прислугу. Лера нигде и никем не могла работать. Делала несколько попыток, но чахла и заболевала, опять-таки как экзотическая птичка, которую из барских любимиц списали на птичий двор.

Харя помнил, как отец орал на мать:

– Ты не Цветаева, которая тарелки вымыть не могла без достоевщины! Жила в грязи и хаосе! Ее не воспитывали быть хозяйкой. А ты? Дворянских кровей? Принцесса из трущоб? Цветаева – великий поэт, а ты просто засранка, лентяйка и эгоистка! Вселенского масштаба эгоистка! Ты! Пустоцвет!

«Она меня родила, – думал дрожащий от испуга первоклассник Харя. – Какой же пустоцвет?»

Скандалы случались все чаще. Отец орал, мама извинялась и обещала исправиться. У нее не получалось. Она стала часто умываться. Говорила сыну, что чистота – залог красивой кожи лица и первая забота женщины. Он не сразу догадался, что мама уходила в ванную плакать.

Ему было одиннадцать лет, когда что-то в нем переломилось. Нет, сломалось навсегда.

Очередная ссора. Отец кричит, обвиняет, требует.

– Ты прав, милый. Во всем прав, – с отвратительной, даже словно воняющей чем-то мерзким, покорностью соглашается мама. – Наверное, мне бы следовало умереть.

Его маме умереть? Это были не просто испуг или страх, а умноженные на сотню, на миллион испуг и страх. Он не слышал слов отца: «Не говори глупостей!» То есть слышал, но мимо, как едешь в автобусе, и мелькают надписи, которые не успеваешь прочесть, а потом они отмотанной назад пленкой возвращаются, и ты понимаешь смысл, но значения он не имеет.

Он ворвался в комнату, бросился к маме. Душил ее, впивался в нее, вцарапывался. Плакал и что-то вопил. И понимал, что никогда в жизни с ним больше не случится такого ужаса. Потому что дальше некуда, только смерть.

Мама его утешала, успокаивала, отец что-то разумное и отвратительно рациональное говорил – ненужное мелькание за окном автобуса. Харя унял дрожь, вдруг понял, что справился с истерикой не только благодаря маминым ласкам, а из-за того, что внутри неожиданно возникло что-то новое и взрослое: «Я не буду, не имею права терзать ее, как этот. Как отец».

Повернул голову, хотел сказать отцу и не смог. Тогда еще не смог.

Он хотел сказать: «Ненавижу!»

Харе понадобился еще год, чтобы бросить в лицо отцу правду. И от этой правды он не отступил.

Сразу после развода отец женился на нотариусе – женщине некрасивой, но твердой, организованной, хорошо зарабатывающей и чистоплотной. От первого брака у нее была дочь, вторую родила от Хариного отца.

Как только Харе исполнилось 18 лет, отец прекратил платить алименты – все по закону. Но закон предусматривал, что возможна добровольная помощь, а также, если ребенок мало обеспечен, продолжает учебу в вузе, можно взыскать алименты через суд. Отец, наверное, не отказал бы, приди к нему сын с поклоном, а суда испугался бы – удар по репутации. Харе в самые тяжелые периоды, когда не было ботинок, чтобы в университет ехать, когда они с мамой перебивались с хлеба на воду, в голову не пришло обратиться к отцу за помощью. После первой сессии, которую сдал на «отлично», понял, что потянет и учебу, и подработку. Не вагоны разгружать, конечно, а ночным сторожем в публичную библиотеку.

Много лет Харя об отце не слышал и не вспоминал. Живет где-то навозный червяк, волею судеб называющийся его отцом. Да и пусть ползает.

Не прошло и полвека, отец стал названивать маме.

– Лерочка, на склоне лет, так сказать, оглядываясь на пройденный жизненный путь, стоя одной ногой в могиле… У меня ведь было два инфаркта, третий станет роковым…

Ему нечего было делать, и он терзал маму рассказами о пройденном пути и об успехах

своих дочерей, «одна из которых продолжила семейную традицию на ниве юриспруденции, а вторая успешная бизнесвумен».

Мама пожаловалась Харе смущенно и растерянно. Такое же лицо у нее было, когда на улице приставали нищие. Вытряхивала все из кошелька и чуть не плакала от того, что больше дать не может.

– Максик, мне папа звонит. Часто. Каждый день. У него было два инфаркта, одной ногой в могиле.

– Что ему надо? Зачем звонит?

– Чтобы рассказать о своих дочерях, твоих сводной и единокровной сестрах. Ему хочется с тобой встретиться. Он перенес два инфаркта и одной ногой в могиле.

– Ты уже говорила. Я понял. Это ты дала ему мой телефон?

– Извини, сыночек!

– Все нормально, я разберусь.

Ему отец тоже звонил, и зачин был такой же – про два инфаркта и одной ногой в могиле. Уговаривал встретиться. Харя безо всяких «извини» отвечал: «Нет!» – и клал трубку. Потом занес номер отца в черный список.

Теперь Харя сам позвонил:

– Ты хотел встретиться?

– Да, сынок, – обрадовался отец. – Я перенес два инфаркта и одной ногой в могиле…

Про инфаркты и могилу Харя уже не мог слушать:

– Определись с точкой опоры.

– Что? – растерялся отец.

– Ничего, забудь. Ты из дома выходишь?

– Конечно! И консультирую время от времени. Опыт, знаешь ли, просто так не…