Дониэль Клейтон - Хрупкие создания

Джейхи улыбается.

– Вкусно, правда? – Он наматывает на вилку спагетти. – Хочешь попробовать?

Я наклоняюсь вперед – так, чтобы вырез на моем свитере показал все в выгодном свете, – хватаюсь за руку с вилкой и втягиваю ртом спагетти.

– Вкуснятина.

Закидываю в себя картошку, потом еще и еще. Смотрю на Джейхи. У него блестят глаза. Опускаю взгляд на тарелку. Кажется, я краснею – по шее разливается тепло. Потом поднимаю взгляд.

– А как же ты? Сей Джин же уедет в Гарвард. Или в Принстон.

Джейхи умный, но вряд ли потянет на колледж Лиги плюща. Он пожимает плечами.

– Будем видеться. Родители хотят отправить меня в Квинсборо, а потом буду помогать им с ресторанами. Может, женюсь на ней. У нее ведь такой влиятельный отец.

– А ты этого хочешь?

Смотрю ему прямо в глаза. Они такие темные и сонные. Он пожимает плечами:

– Я все еще хочу рисовать.

Джейхи постоянно что-нибудь рисовал с тех пор, как мы были маленькими. Рисовал героев из старых аниме, которые мы смотрели в доме его бабушки, и рисовал меня. Не знала, что он до сих пор рисует. Это хорошо.

– Я бы хотела посмотреть на твои рисунки. Если захочешь, конечно.

Беру еще картошки. Желудок протестующе урчит, но я впиваюсь в нее зубами. Сегодня я самая обычная.

Когда мы возвращаемся в общежитие, уже почти стемнело. Мы идем по остаткам февральского снега прямиком в март, и я рада, что Джиджи так одержима Алеком. Она днями торчит в его комнате и не вернется в нашу до позднего вечера. А то и позже.

Джейхи садится на мою кровать, словно так и надо, словно он делал это уже сотню раз, словно между нами ничего не изменилось. Почему он так мило себя ведет? Почему общается со мной, притворяется, что все по-старому, что он меня не игнорировал все эти годы? Но я не спрашиваю его об этом. Пытаюсь вообще об этом не думать. Было весело провожать его наверх так, чтобы не заметила Сей Джин или другие корейские девочки.

Сажусь рядом, и он достает свои скетчбуки, показывает свои рисунки. Они классные, такие знакомые – взрослые версии его прежних мазков с примесью все той же небрежности. Я переворачиваю последнюю страницу, и Джейхи хочет забрать книгу.

– Погоди. – Я раскрываю ее снова. – Я не досмотрела.

В самом конце – куча скетчей танцовщицы, изящной и высокой, с острыми углами и мягкими изгибами. Они прекрасны.

Я не сразу понимаю, что это не Сей Джин.

– Это же я, – выдыхаю.

Джейхи смотрит на меня. Очень долго. Словно пытается нагнать все упущенные моменты. Мое сердце пускается в пляс, а желудок ходит ходуном, но теперь совсем не от тошноты.

– Наскетчил, когда смотрел на тебя тогда. Не знаю почему.

Его пальцы касаются моей руки, я чувствую их жар даже сквозь свитер. Джейхи дотрагивается до моих щек, проводит по щеке, словно изучает меня. Запоминает.

– Ты такая красивая, – выдыхает он, а потом наклоняется и целует меня.

Сердце ухает в груди, в голове проносятся мысли о чили, луковом хлебе, и как все это происходит на самом деле, и что мне стоит оттолкнуть его или пойти выблевать ужин, и еще миллион вещей. Но Джейхи придвигается еще ближе и шепчет на ухо:

– Тсс. Все хорошо.

Словно он услышал все мои мысли.

Джиджи возвращается, когда уже совсем темно. Джейхи ушел несколько часов назад, и с тех пор я лежала в постели – после того, как освободила желудок и вымылась, – но все еще чувствую прикосновения его губ. Словно он оставил на мне след. Словно я в самом деле превратилась в другую Джун.

В душе я смотрела на себя, голую, в зеркале очень долго. На выступающие ребра, на позвонки. И подумала, что если нравлюсь ему, то сумею понравиться и самой себе. Жду не дождусь, когда увижу его снова, когда снова смогу поцеловать. И мне все равно, что там подумает Сей Джин. Почти.

А потом я очищала желудок. Я должна была. Я взвесилась на маленьких весах, которые храню в шкафу, – пятьдесят один килограмм. Мои первым желанием было тут же пойти и вытанцевать лишнее. Но я слишком устала.

Я надела свою старую фланелевую пижаму и забралась в постель. Прошло три часа, и все накрыла тьма, и тени в ней вышли на охоту – совсем как древние чудовища, о которых рассказывала бабушка Джейхи. И они набросились на мой рассудок. Я должна кому-то рассказать. Кроме Джиджи, некому.

Она входит неожиданно, почти пугает меня. Я быстро сажусь на кровати.

– Ой, а я думала, я тут одна. – Джиджи смеется. – Прости, ты спала?

– Я сегодня целовалась.

Она улыбается:

– Здорово как! С кем-то знакомым?

Джиджи снимает ботинки, бросает лыжную шапку в угол и качает головой, расправляя кудри.

– Мне? Конечно. Тебе? Не могу сказать. Но я должна была с кем-то поделиться.

Джиджи вся светится. Светом первой любви. Может, и я тоже свечусь?

– Он считает меня красивой.

– Как же иначе, Джун! – Джиджи искренне улыбается. – Ты же красивая!

Улыбаюсь в ответ и впервые за долгое время думаю, что это действительно так. Лежу на кровати уставшая, но счастливая. Джиджи готовится ко сну. А потом я понимаю, что натворила.

– Джиджи, – шепчу. – Джиджи, не говори никому. Никто не должен знать.

Она выглядит удивленной, но кивает, а потом исчезает в душе, закрыв за собой дверь ванной.

– Кто расскажет мне историю Жизели? – спросил мистер К. в начале репетиции.

– Она приехала из Калифорнии. – Уилл мне подмигивает.

Несколько девочек из пятой и шестой группы хихикают – думают, что они в его вкусе, – но остальные даже не улыбаются. У мистера К. нет чувства юмора.

– Кто расскажет мне о балете «Жизель»? – повторяет мистер К. – Не думал, что нужно уточнять. Не ожидал, что кто-то захочет сыграть дурачка.

Поднимается лес рук. Мистер К. кивает Элеанор:

– Да, мисс Александер, расскажите нам о Жизели.

Элеанор прикусывает край ногтя, прежде чем начать.

– «Жизель» рассказывает о юной крестьянке, которая влюбилась в человека выше себя по положению.

– Это все?

Элеанор краснеет и открывает рот, чтобы продолжить, но вместо нее вклинивается Бетт:

– Так как ей нельзя любить его, она умирает от разбитого сердца.

Говорит так, словно просто перечисляет факты, а потом смотрит на меня своими огромными глазами.

Мистер К. потирает бородку.

– Мартовские иды… Вы не думаете. – Он принимается ходить туда-сюда. – Этот балет рассказывает о гораздо, гораздо большем. Вы упрощаете историю и забываете о самом главном. О сердце балета. О природе, судьбе, любви и желаниях. И о богах. Жизель любит того, кого не должна. И он отвечает ей взаимностью.

Алек крепче сжимает меня в объятиях. Слышу, как бьется его сердце, чувствую его пальцы на своем бедре. Мы перешагнули через нашу ссору на Валентинов день.

Он пришел ко мне в комнату на следующее утро, и мы вместе отправились в Центральный парк, в то место, где почти никто не бывает. Оно напоминало пейзаж из рекламного плаката: нетронутый снег, деревья укрыты белым, полная тишина. И там я все ему рассказала. Не о сердце. А о Бетт. О том, как она рассказала мне про отель и что я никогда не смогу с ней сравниться. Что я девственница и Алек мне очень нравится – признаться себе, кажется, я его даже люблю, – но я не готова. Пока нет. И Алек взял меня за руку и сказал, что я ему тоже очень сильно нравлюсь. Даже слишком сильно. Сказал, что подождет, что готов подождать и что только я решаю, как быстро будут развиваться наши отношения. Что я ему ничего не должна. И мне стало гораздо лучше. В самом деле. На целую минуту. Но те фотографии…