Дониэль Клейтон - Хрупкие создания

– Это… это не часы.

Я надеваю монитор, чтобы он показал, на сколько повысился мой пульс, и зажужжал, сообщая об опасности. Смотрю на крошечную дырочку в своем топе, жду, когда Алек или монитор подадут голос. Когда они заполнят тишину.

Я очень хочу ему все рассказать. Перевожу взгляд на его прекрасные глаза и прекрасный рот. Как он отреагирует? Не разонравлюсь ли я ему? Тревога захлестывает меня, и сердце почти останавливается. Монитор жужжит. Я вся в поту – это жар тела Алека, репетиция и стресс.

Сажусь. Алек на меня смотрит, и взгляд его полон недоумения. Мне стыдно: почему я так долго молчала? С другой стороны, я еще никому ничего не рассказывала.

Алек играет с выбившимся из моего пучка локоном, накручивает его на палец.

– Что такое? – Он нежно проводит пальцами по моей щеке. – Ты мне не доверяешь?

Сглатываю и вру ему прямо в глаза:

– Доверяю.

– Тогда расскажи, – шепчет Алек прямо мне в ухо, каждое слово обжигает кожу и посылает волны желания вниз живота.

– Я отличаюсь от остальных.

Он целует мою шею:

– Я знаю. Потому ты мне и нравишься.

– Нет, погоди. Сильно отличаюсь. У меня… есть… эта штука…

– Штука? – Он прижимается губами к моей шее. – Ты вся состоишь из прекрасных «штук». Вот, скажем, твоя шея…

Какая уж там сосредоточенность… Я словно попала под теплый дождь. Алек целует меня в шею, и сердце превращается в марафонца, мчащего с известием о победе. Пусть целует повсюду, везде, куда дотянется и куда я никого еще не подпускала.

Монитор снова жужжит и вытаскивает меня из сладкой грезы. Я чуть отодвигаюсь – чтобы было куда выпустить правду.

– Ну вот опять. Твои часы.

– Я должна тебе кое-что рассказать. – Внутри все холодеет от страха. – Это не часы. Это сердечный монитор.

Я прокручивала эти слова в своей голове. Представляла, что будет, если все-таки расскажу. И вот рассказала. Так тихо, словно говорила не словами, а выдохами.

– Что?

– Сердечный монитор, – повторяю, четко проговаривая слова. Не поднимаю глаз, не то расплачусь.

– Зачем он тебе? – Алек тянется к моему запястью.

– В моем… состоянии, – начинаю я.

– Что-что?

Я прикрываю его рот ладонью. Сейчас ему стоит помолчать. Пусть Алек станет таким, каким бывает, когда прогуливается по Центральному парку и слушает мои рассказы о доме, когда сидит рядом и молча наблюдает, как я тренирую свои партии соло, не встревая с ненужными советами.

– Дай мне договорить, хорошо?

На глаза наворачиваются слезы. Смаргиваю их и вспоминаю все моменты, когда рассказывала кому-то о своей болезни: как их лица искажались, как они после носились со мной, словно я хрустальная, как начинали меня жалеть. Не хочу, чтобы Алек сделал то же. Не хочу, чтобы он относился ко мне как к сломанной вещи. Я сглатываю, а потом выдыхаю:

– Я родилась с дырой в сердце. Называется вентрикулярный септальный дефект.

Глаза Алека округляются.

– И что это значит?

– Мое сердце… С ним не очень хорошо. И я должна за ним следить. – Поворачиваю руку, чтобы было видно монитор. – Всегда.

– Оу. – Алек гладит меня по запястью.

– В принципе, я в порядке. – Кажется, то же самое я говорила уже тысячу раз. Своим родителям по телефону. Да и всем остальным тоже.

– Так, значит… – начинает Алек, но я его перебиваю:

– Я должна носить его все время, но я не ношу. Ненавижу его. Стоит мне немного развеселиться, он тут же пищит и чирикает. Как сирена.

– Это ведь серьезно… так? – В его глазах плещется беспокойство. – Лучше носи его, раз нужно.

– Серьезно… То есть может стать серьезным. Но я в порядке. Ты прямо как моя мама.

– А операция не поможет?

Качаю головой:

– Уже делали, когда я была совсем маленькой. Но в идеальное состояние не привести. Остается только жить с этим.

Вглядываюсь в его лицо – о чем он думает? Кажется, Алек чуть отодвинулся от меня. Должно быть, считает меня уродом.

Алек продолжает задавать вопросы, а у меня руки дрожат. Вот сейчас он порвет со мной. Так и знала.

Жду, когда его отказ выбьет из меня остатки дыхания. Под коленками собирается пот. Кружится голова. Монитор снова жужжит. Алек прекращает пялиться на меня.

– Почему он затренькал сейчас? Да тебя… тебя всю трясет. Что такое?

– Я просто подумала… подумала, что ты…

– Что я что?

Алек смотрит на меня, в самом деле смотрит на меня , и я начинаю рыдать. Он прижимает меня к себе. Мои слезы промочат его насквозь, но я все плачу и плачу, пока плакать становится нечем. Алек сжимает меня в объятиях так крепко, что я понимаю: он никогда не позволит мне упасть. Он снова превратился в того тихого Алека, что гладит меня по спине, мычит мелодию на ухо и держит меня так, словно я дороже всего на свете.

– Джиджи, ты мне нравишься. И ничто этого не изменит.

Его слова обволакивают меня, как теплое одеяло.

– Джиджи? – доносится со стороны двери. Мы оборачиваемся. Одна из крысят нерешительно к нам подходит. Ее маленький пучок похож на шоколадный кексик. Она кланяется и протягивает мне коробочку с пирожными.

– Это тебе.

– Спасибо. Но, право, не стоило. Как тебя зовут?

– Маргарет. Но это не от меня. Комендант попросил передать.

– Хорошо, спасибо.

Забираю коробочку из ее крохотных рук. Интересно, от кого это.

Девочка уходит, а я развязываю ленту на коробке. Алек кладет подбородок мне на плечо.

– Это от тебя?

Улыбаюсь ему. То, что нужно после такого тяжелого признания. Он будто бы знал.

– Нет. Я ничего не посылал.

Чувствую себя странно, когда вытаскиваю записку, прикрепленную ко дну. Переворачиваю.

Для твоего сердечка – пусть продолжает биться.

Не дай-то боже ему остановиться.

Предупреждаю: все секреты во тьме будут раскрыты.

Что до твоего, пусть пока будет зарыто.

Выбрасываю карточку и открываю коробку. Внутри – печенье в форме сердца, пришпиленное к липкой картонке. Вокруг него – дохлые тараканы. Я отшвыриваю коробку на пол. Визжу от страха, а потом кричу от гнева и вскакиваю. Убегаю в коридор. Алек – следом, он тоже в ярости. Я не слышу, что он пытается мне сказать. Девочки выглядывают из других студий.

– Кто мне это передал? – Я трясу пустой коробкой. – Кто решил надо мной подшутить?

Они останавливаются и смотрят на меня как на сумасшедшую. Может, так оно и есть. Я слышу, как кровь приливает к голове, как стучит сердце. Алек пытается увести меня обратно в студию, но я не могу перестать кричать.

– Кто? Кто это сделал?

Девчонки шепчутся между собой. Называют меня безумной. Параноиком. Они уходят, а я продолжаю кричать, пока мои колени не подкашиваются и я не падаю на пол.

– Джиджи. – Алек поднимает меня. – Они просто издеваются. Так уже было с Кэсси.