Дониэль Клейтон - Хрупкие создания

Наблюдаю за Бетт, которая вздыхает и закатывает глаза, пока мистер К. продолжает свою лекцию. После тех фото смотреть на нее не хочется вовсе. Я никому о них не рассказала, даже Алеку. Я хочу ему доверять, но пусть он сам мне все расскажет – о том, что у них было с Бетт. Они ведь знают друг друга целую вечность, оба выросли в похожей среде и чувствуют себя желанными в этом мире. И мы с ним… Это кажется неправильным. Разве его чувства ко мне пересилят все это?

– Силы природы не ратовали за этот союз. Не давали своего разрешения. Вам это, должно быть, сложно понять. Это судьба, какой ее видели в Древнем мире. – Мистеру К. наверняка нравится слушать звук собственного голоса и ловить на себе восхищенные взгляды. – Сегодня, стоит вам чего-то захотеть, вы сразу же бросаетесь за этим в погоню. Но в те времена было иначе. И если вы идете против судьбы, даже в наши дни результаты могут быть плачевными.

Он бормочет что-то на русском в сторону учителей. Интересно, что именно.

Смотрю на Бетт, а она – на меня. Уголки ее розовых губ поднимаются, и на идеальном лице появляются тени ямочек.

Пытаюсь сосредоточиться на словах мистера К. Впервые я увидела «Жизель» вместе с мамой в Сан-Франциско. Я следила за парящей над сценой балериной затаив дыхание. Она блистала, словно сотканная из звездной пыли. Мне нравилось, что у меня и у героини одинаковые имена, – я не могла не почувствовать с ней родство. Хотя была уверена, что никогда не полюблю так же сильно и так безнадежно, как она.

Склоняюсь к Алеку и думаю, что наконец-то познала любовь, ту самую, что вдохновила этот балет.

– Слишком многое в жизни вам неподконтрольно. А в балете – и подавно. – Голос мистера К. эхом отдается в стенах зала. – Некоторые рождены, чтобы танцевать. У других есть недостатки и препятствия на пути. А некоторые рождены для второго места и обречены скрываться в тени, как бы усердно ни трудились. Вот о чем этот балет. О силах природы. О том, что записано в небесных сферах. О том, с чем вы рождены. Бабочки мои, я хочу видеть в вашем танце любовь и опасность. Хочу прочувствовать радость и печаль поворотов судьбы… Алек, Джиджи, в центр.

Он машет нам рукой. Другие учителя рассаживаются на стульях в передней части студии. Алек мимоходом целует меня в губы, словно воспринял речь мистера К. слишком близко к сердцу. Он берет мое лицо в свои руки – я никогда еще не чувствовала себя в такой безопасности. Пальцы Алека скользят по моей шее. Я резко выдыхаю от полыхнувшей искры желания.

Мы выходим в центр. На кладбище в крестьянской деревне полночь, и Жизель стоит среди призраков девушек, которые умерли до того, как вышли замуж. Я тихонько ступаю вперед на цыпочках – свет озаряет мне путь. Я мертва, моя кожа и волосы присыпаны белым. Я – Жизель. Та, другая. Мое тело сливается с ослепительной белизной моего тютю.

Иду вперед в тени веток воображаемых кладбищенских деревьев с цветами в руках. Духи мертвых, вилисы, кружатся рядом. Девушки из кордебалета – прямо в середине. Мы танцуем вместе, и я повторяю их движения до тех пор, пока Алек не приходит ко мне на могилу. Я прячусь и наблюдаю за тем, как он кладет на землю цветы. Стараюсь не улыбаться, оставаться в образе, но он так красив, что сложно сдержаться. Мы подходим друг к другу и начинаем танцевать. Он поднимает меня легко, словно делает это уже многие годы.

– Да, вот так, – шепчет мистер К.

– Поднажмите, – добавляет Дубрава. – Остановитесь – и момент будет упущен.

Учителя встречают финал нашей партии овациями.

– У нас получается все лучше, – шепчу Алеку.

– Ага, так странно. Мы танцевали эти па всего раз, а ощущение, словно я танцевал с тобой вечность. – Он целует меня в лоб и идет размяться, пока репетируют остальные.

Все уходят: кто поесть, кто продолжить тренировку, большинство – принять душ. Мы остаемся одни. Мне это нравится. Даже Бетт не задерживается, чтобы попытаться Алека разговорить. Стоит мне на нее взглянуть, и я тут же вспоминаю переплетение их тел: невозможно понять, где начинается Алек и заканчивается Бетт. Я никогда не стану такой, как она. Той, что свободно избавляется от одежды и позволяет себя фотографировать. Той, что может стоять голой перед парнем и не чувствовать смущения. Той, что позволяет так себя касаться. Я не уверена, что готова. Но вдруг Алеку нужна только такая? Кто вообще решил сделать эти фото? Бетт? Или сам Алек?..

Мне не хватает храбрости, чтобы спросить. Попросил бы меня о таком Алек? Сейчас он нависает надо мной, прижимает к стене, помогает тянуть мышцы на ноге. Музыка из «Жизели» все еще доносится из колонок. Начинаю мурлыкать под нос мелодию и обещаю себе, что не буду втягивать Алека в эти разборки. Сама справлюсь.

Он открывает рот, но я прижимаю палец к его губам. Звучит моя любимая музыкальная часть. Алек облизывает мой палец, а потом целует меня. Руки его скользят на талию, подбираются к юбке. Мы оба потные и липкие. Почти голые в этой тренировочной одежде. По коже бегут мурашки. Сердце взрывается опасным ритмом. В любой момент голова может закружиться, в глазах – заплясать пятна, а руки – задрожать. Отталкиваю его, а потом снова думаю о Бетт. Она бы никогда не оттолкнула Алека. Она бы уже начала раздеваться.

– В чем дело?

Я не отвечаю. Он сгибает мою ногу, немного отодвигается, но потом наваливается на меня. Я не против. Его пальцы касаются моей ключицы.

– Ты грустишь, – продолжает Алек. – Мы же так хорошо танцевали сегодня. Что случилось? Всего пару минут назад ты была счастлива. Совсем как на День святого Валентина.

Вспоминаю все: фотографии и беспокойство, что кто-то выдаст мою тайну, и послание на зеркале, и медицинскую справку. И черную розу. Что еще они задумали? Попытаются выпроводить меня отсюда? Так вот у них не получится.

– Ну же, поговори со мной.

Алек прижимает меня ближе, и я чувствую себя тоненькой, как лист бумаги. Кладу руку ему на грудь и целую так неистово, чтобы сила этого поцелуя заставила меня забыть обо всем. Мы целуемся так долго, что я боюсь задохнуться. Прерывистый пульс бьется в ушах.

Краснею и отнимаю руку. Пальцы дрожат. Массирую виски. Высвобождаюсь из-под Алека и переворачиваюсь на бок. Не знаю, что ему сказать, как все это выразить. Копаюсь в сумке и достаю монитор, который мне выдал доктор Ханна. Я ношу его с собой, чтобы создать иллюзию ответственности. В последнее время сердце мое пошаливает, мне стоит носить монитор постоянно. Я все никак не могу перестать беспокоиться.

– Что ты делаешь?

Он хватает меня за руку до того, как я успеваю застегнуть монитор. Сдаюсь и даю ему хорошенько рассмотреть прибор.

– Что это такое? – Алек проводит по монитору пальцами. – Никогда раньше не видел на тебе часов. Похожи на мои спортивные. Не в твоем стиле. – Он смеется.