Надежда Михайловна - Дорога в никуда (СИ)

В каком-то из снов, приснился… сын, Петька, Петюня!!

Судорожно хватая воздух, она проснулась, ясно вспомнив, как и почему она очутилась здесь. Была страшная истерика — она выла и мотала головой по подушке, куда-то рвалась, пыталась вскочить.

— Жить не хочу, не буду!

Испуганная её истерикой женщина едва сумела напоить её какой-то заваренной травкой.

Маринка, проснувшаяся после этого, стала совсем другой.

Её ничего не интересовало, она ни о чем не спрашивала, полностью уйдя в себя. Приехавший посмотреть на неё Саид пытался разговорить её, как-то растормошить — она безразлично отвечала только «Да» или «Нет».

— Марина, твой обидчик жестоко наказан, ты слышишь? — пытался вызвать у неё хоть какую-то реакцию на свои слова Саид.

— Да!

— Марина, ты не хочешь о нем говорить?

— Да!

И так постоянно. Саид отчитался Зверю:

— Бабенка стала никуда не годной, скорее всего, улетит крыша, никаких реакций.

— Так может такая безразличная вон орлам сгодится, все равно же — женщина.

Саид помотал головой.

— Это все равно что труп трахать, да и скорее всего, не получится и такое. Есть у неё одна ярко выраженная реакция — я специально при ней травку закурил, как её рвало, едва унюхала запах. А у нас тут все этим запахом пропиталось, зачем блюющая постоянно баба.

— Может, пройдет у неё все? Пусть пока там у Мухи поживет.

Но ничего не менялось, Маринка все также равнодушно отвечала двумя словами на всё, так же жутко рвало её при запахе травки, и так же равнодушно она восприняла свою беременность, дошло как-то в один из дней, что ставшая сильно чувствительной грудь сигналит о беременности.

Твердо знала, что родится урод — она-то все эти дни была под кайфом, или очень больной, да и зачем пускать на свет не нужного никому ребенка — сама себя матерью она не видела, ей было все равно, что с ней станется — затрахают её до смерти, или же прибьют, жалко, тот, который был в России хорошим, не добил её.

Все это проходило у неё в мозгах, ну, как бегущая строка в телевизоре.

Равнодушно же пришла к выводу, надо пойти утопиться. Жутко исхудавшая, с ввалившимися глазами и щеками, она абсолютно ничем не напоминала ту прежнюю, нагловатую-хамоватую Маринку.

Даже доведись ей чудом попасть домой, что ей там делать? Сына нет, отец однозначно не станет жить с ней вместе в одной квартире, мужики? После всего случившегося она их просто не воспринимала, выход был только один — утопиться.

Знала она из разговоров, понимала кой чего из их речи — что километрах в десяти есть горная речка с быстрым и холодным течением, но план пришлось немного отложить, случился выкидыш.

Она ничего не делала, просто встав утром с лежанки — где её роскошная двуспальная с двухсторонним матрасом кроватка? — резко дернулась от прострелившей низ живота боли, и из неё полилось…

Муха, шедшая к ней в закуток, охнула, что-то запричитала, уложила несопротивлявшуюся Маринку обратно и начала суетиться. Поила её какой-то дрянью, приезжал встревоженный доктор Саид, делал какие-то уколы, ей было все равно, она твердо знала — все равно пойдет к этой реке.

Саид, никакой не Саид — явно славянских кровей не сдержался:

— Что ж ты так, я надеялся, встряхнешься и будешь моей правой рукой, медсестра-то ты со стажем.

Маринка равнодушно пожала плечами.

— Подумаешь, подлецом оказался этот твой… жизнь-то не кончается, все ошибаются и не так…

— Нет! — едва слышно ответила Маринка.

— Что нет? Ты посмотри какая здесь природа, зима теплая. Я зимой в кроссовках и ветровке хожу, фрукты-овощи, все натурпродукт, будешь хорошие деньги иметь, я тебя своим замом сделаю. Мужика подходящего выберешь…

Маринку передернуло — она опять сказала:

— Нет!

— Ну, как знаешь, — рассердился Саид. — Ладно, подумай все-таки, я как-нибудь еще загляну. Вот выздоровеешь и куда пойдешь? Батрачкой если только! Россия, она далеко, не выберешься ты отсюда!

— Зачем выбираться? — подумала Маринка. — Жить-то незачем!

Она порадовалась, что случился выкидыш, не родится больной, а то и совсем уродом на муку, этот неизвестно кем зачатый ребенок.

Многое вспомнила она из начала поездки, как пустая голова принимала все эти льстивые комплименты за чистую монету, как старалась блистать — перед кем? Как строила глазки…

— Мамочка моя, что ж ты меня, дуру, не научила в мужиках разбираться?

Потом уже, поразмыслив, вспомнила и теть Лидины резкие слова.

— Права, ох, как права теть Лида, я никого не слушала и не слышала, ну да сейчас уже ничего не исправить!

А два замурзанных пацаненка продолжали свой путь, получилось у них проехать часть пути на товарняке. Петька, не рассуждая, следовал за Валиком, ясно понимая, что без Валика он бы давно умер где-то на дороге. Он загорел до черноты, его крашенные волосы отрастали, но поскольку на голове были как у персидского, соседского, там дома, кота — колтуны, настоящий цвет волос не взялся бы определить никто. Давно немытая, пропыленная голова, цыпки на руках, грязная, замызганная одежонка, кому охота приглядываться к таким детишкам. Так и брели, и вот, Валик, прочитав какую-то надпись на столбике у дороги, улыбнулся.

— Петька! Мы кажись в Киргизию вышли, теперь вот до Исфаны добраться, а там может веселей дело пойдет!!

Петька совсем не думал, все равно он ничего не знал, научился, правда, немного говорить на таджикском, но больше молчал. Валик всем говорил, что он заика, и Петька вошел в роль, иногда даже с Валиком заикался.

До этой неведомой Исфаны добирались неделю, Петька с завистью смотрел на местных ребятишек, идущих по утрам в школу, кончался сентябрь, но было тепло. Валик оказался очень экономным, покупал теплые лепешки, кислое молоко, а Петька полюбил лагман, он с жадностью набрасывался на эту вкуснющую суп-лапшу и горестно вздыхал, вспоминая дедовы щи и борщ. Когда-то он, наварив большую кастрюлю, уговаривал Петьку съесть хоть полтарелочки.

— Дурак был, все конфеточки ел, сейчас бы дедов борщ… был самым вкусным блюдом.

Но Валик постоянно говорил ему:

— Не ной, должны попасть к твоему деду, цель поставлена, значит, надо её выполнять!!

В Исфане побрели в центр, к рынку. Валик шустро перекинулся с пожилыми дядьками каким-то словами, ему, махнув рукой, что-то показали, и они опять побрели куда-то. Петька уже не считал ни дни, ни месяцы, у них все время была дорога, дорога и дорога.

У небольшого домика с глухой наружной стеной остановились, Валик нажал на кнопку звонка, а Петька обессиленно опустился на землю. Долго никто не открывал, затем послышались шаркающие шаги, и в узенькую щель выглянула старенькая женщина.

— Здравствуте бабушка! — вежливо поздоровался Валик. — Скажите, пожалуйста, Хамза Бердимуратович дома? Мы принесли ему поклон и письмо от бабушки Шуры… ой, Шухроны Каримовой.