Надежда Михайловна - Дорога в никуда (СИ)

Демид весь вечер не знал, как лучше сказать Маринке про сына, понимая, что она точно будет рыдать-решил подождать до утра.

Вместе разобрали продукты, Маринка порадовалась мандаринам и конфетам, гирляндам и немногочисленным елочным игрушкам.

— Демид, я как ребенок рада, наверное, для всех нас Новый год — это всегда елка, игрушки, мандарины и подарки с конфетами.

Утром все было как всегда, потом Демид отдал Маринке распечатку передачи, сделанную Файзуллой на принтере.

— Марин, тут вот про твоего сына, я буду на улице, ты наверняка одна захочешь это прочитать.

У Маринки затряслись руки, она без сил опустилась на топчан.

— Дда, я хочу одна…

Демид кивнул, и они с Миком вышли во двор. Демид рубил какие-то сучья, Маринка боялась… боялась начать смотреть эти черно-белые листочки… потом судорожно вздохнула и взяла первый — на принтере лицо отца было старым, он сильно похудел, она подумала, что это от краски в принтере, начала читать…

На третьем листке она споткнулась, с фотографии на неё глядел испуганный, зажавшийся сын!!

— Мамочка, мамочка моя, родименькая, мамочка!! — захлебывалась слезами Маринка. — Сынок, живой, увижу ли я тебя хоть когда-нибудь??

Она уже не рыдала, она выла жуткой раненой волчицей…

Мик заскулил и рванулся к двери, Демид поспешно бросив топор, побежал в дом — Маринка, стоя на коленях на полу, зареванная, растрепанная, не видя и не слыша ничего, выла на одной ноте.

— Марин, Марина?? — тряс её за плечо Демид. — Марина!

Пришлось влепить ей пощечину, она икнула и с недоумением подняла опухшие глаза на него.

— Ззачем?

— Извини, надо! Ложись-ка! — Демид помог ей подняться с пола, уложил на топчан, накапал в кружку капель, подержал кружку — Маринка не могла её уцепить, трясло всю.

Осторожно укрыл её одеялом:

— Поспи немного!

— Демид! — Маринка вцепилась в его руку клещом. — Не уходи, не уходиии, — она опять заревела.

— Марин, ну что ты так, жив твой ребенок, дошли они с другом до Киргизии, нашлись добрые люди, помогли, привезли их в Москву. А там отец твой возле них трясется, эта передача помогла — мальчишек разлучать не стали, они теперь как братья стали, дальше есть их последние фотки. Это я у Лидии Костаревой увидел и тоже распечатал.

— Гггдеее?

— Сейчас. — Демид пошуршал листочками. — Вот, смотри!

На фото два улыбающихся пацана, обнявшись, стояли на катке. Маринка, как слепая, гладила рукой по листку.

— Нет, не забирай!

Она так и уснула, положив на подушку рядом со щекой этот листок. Спала, судорожно всхлипывая и вздрагивая во сне.

Демид огорченно качал головой — и не сказать было нельзя, и вот какая истерика случилась. Проснулась Маринка к вечеру, вялая, поникшая. Попросила Демида прочитать все, она не смогла, он негромко, часто останавливаясь, прочитал ей про передачу, сказал, что пошарился по страничкам Лидии, Натальи, её дочки.

— У ребят одна на двоих страничка есть, вот смотри, я все фотки у них отсканировал.

Опухшая, зареванная Маринка судорожно вздохнула:

— Так хорошо с одной стороны, что он, что его… — она всхлипнула.

Демид тут же всучил ей кружку с пустырником.

— Выпей все!!

Она повсхлипывала, потом опять долго смотрела на своего резко выросшего Петьку с таким новым необычным взглядом…

— Какая же я сууука!!

— Марин, нет ни одного человека, чтобы был идеальным и ни разу не напортачил, самое главное — они живы, учатся, живут с дедом и бабулю себе приобрели. Видишь же, пацаны веселые, все у них утряслось. Не плачь, доживем до весны и будем думать, как тебя отсюда выцарапывать на Родину.

Он приобнял её за плечи, она, уткнувшись носом ему в грудь, сказала:

— Ты пока не отпускай меня, просто посидим так!! Я вот успокоюсь, и тогда уйдешь на свой топчан.

С другой стороны к Маринке привалился Мик, если до этого она всегда ругалась и сгоняла его, ворча, что шерсть потом полдня собирает, то сейчас она была благодарна этим двум, Демиду и Мику за то, что они рядом и не оставляют её.

Пригрелась и не заметила как опять уснула. Демид согнал Мика, опять устроил её на топчане, укрыл и осторожно пошел на свое место, испытывая двойственные чувства.

С одной стороны, не сказать и не показать ей эти листы он не имел права, она, пусть и заблудившаяся, наворотившая много дел, но мать!! А с другой стороны, он не ожидал такой бурной истерики, как-то она всегда была отстраненной немного, он думал, спокойнее воспримет.

Но он надеялся, после вот такой бурной реакции она станет более живой, такая тяжесть неподъемная с души свалилась — жив сынок и уже дома, с дедом.

Утром Маринка уже не истерила, но была задумчивой, а потом вдруг спохватилась:

— Какое сегодня число?

— Тридцатое декабря!

— Ох, прости меня, я этой истерикой чуть весь праздник не испортила тебе. Давно известно — как Новый год встретишь — таким он и будет.

— Да я что, не понимаю?

— Какую елочку ты хотел нарядить??

— Пойдем, покажу!!

Елочка и впрямь была классная — небольшая, примерно как Маринка ростом — её выражение, пушистая красавица.

— Я пошла, цепочек наделаю, снежинок, а потом украсим её.

В ход пошли газеты — не было у них цветной бумаги, Демид сварил клейстер, Маринка даже засмеялась:

— Совсем как в мамкином детстве, она рассказывала, что у них так было, клей позже появился в магазинах.

— А что, эксклюзивная елочка получится!! — рассматривая ажурные снежинки из газет, посмеивался Демид.

Нарядили елочку уже ближе к вечеру, забавно смотрелась она, на контрасте — среди пушистых веток уместились и нарядные игрушки с блестящей гирляндой, и снежинки, цепочки, пирамидки, склеенные из газеты.

— Здорово, ни у кого в мире нет такой красавицы! — улыбнулся Демид. — Пошли в дом, уже совсем стемнело.

— О чем задумалась, Марин? — спросил Демид о чем-то размышлявшую Маринку.

— Да вот, вспоминаю, как торт делала, если все у нас есть, завтра попробую.

— Да можно вон хоть сырников, — мечтательно протянул Демид.

— Но творогу-то…

— Купил я немного, спрятал сразу в подвале, думал — мало ли когда ты захочешь хозяйством заняться.

— Ох, Демид, тебя мне Боженька в самые жуткие моменты послал, смогу ли я когда-то с тобой расплатиться?

— А надо ли расплачиваться-то? Ведь сделанное от души и такая же благодарность, оно намного дороже материального… или я не прав?

Маринка помолчала:

— Ты как-то говорил про ДО и ПОСЛЕ. Знаешь, у меня, похоже, так же стало. Я, честно, с ужасом себя вспоминаю, недавнюю… Наверное, я ничего бы и не поняла, не будь всего этого, — она зябко передернула плечами, помолчала. — Я и выразить-то толком не могу!! Но я часто теперь вспоминаю, правильно теть Лида говорила: «Не ной, у других ещё хуже в жизни случается,». не слышала никого, упивалась своими горестями, как же — одинокая! Дуура.