Анна Бру - Панк-хроники советских времен

— В этой стране люди, события и книги исчезают каждый день!

Степан был весьма саркастичен насчёт сюрреалистического мира магических дематериализаций.

— Такая же судьба, — говорил он, — ожидала факты.

Нам были доступны только советские новости. Они вещались советским агенством ТАСС. Всё остальное глушилось специальными установками, производящими шум и способными блокировать радиоволны.

Расхождение между тем, что показывают по телевизору, вещают по радио, пишут в учебниках, газетах, и тем, что происходило на самом деле, было разительно. Я всё еще пережёвывала параноидальное помешательство моего бедного брата на черной клетчатке.

Степан сделал мне комплимент. У меня было, как сказал он «немного собственных мозгов». Он поднял вверх оба больших пальца, когда шёл против ветра.

— Немного — лучше, чем ничего, — обрадовал меня он.

Впервые в моей жизни «посторонний» подтвердил, что реальность, в которой я жила, была не только абсурдной, но и опасной. Непрекращающаяся советская ежедневная пропаганда звучала точь-в-точь как книга Орвелла «1984». Удивительно, как англичанин Орвелл до этого додумался. Его бессмертные изобретения такие как «Старший брат» и «Комната 101» известны всему миру.

Я рассказала Степану об алтайском художнике Григории Чорусе-Гуркине, по национальности он был ойротом. В настояще время Гуркин известен за рубежом. Он учился у Ивана Шишкина и Александра Кисилёва в Санкт-Петербурге. Его имя есть в Викапедии. Гуркин принадлежал к небольшому племени людей, живуших на русско-монгольской границе и был членом Кара-курумской Думы (ойротского парламента), которая хотела отделиться от СССР и стать суверенной нацией. В 1937 году этот редкий художник-ойрот — национальное достояние народа, был арестован, замучен и убит. Как вы уже знаете, моего деда тоже арестовали в 1937 году, через шесть месяцев после ареста Гуркина, и казнили, хотя он был партийный. Он, видимо, погладил кое-кого против шерсти, потому что издал брошюру об искусстве Гуркина и организовал выставку его работ в Новосибирске в 1935 году.

Картина Гуркина 1912 года «Телецкое озеро», написанная маслом, до сих пор висит в моей спальне. Ей больше ста лет.

Я и Степан собирались навестить его друга Серёжку Бубанова, художника-символиста, прозванного Степаном Буба — Символист. Степан с гордостью рассказывал:

— Чувак проводит шесть месяцев в году в психушке с реальными людьми. Он подобен юродивому — душевнобольному, говорящему правду.

Термин «юродивый» восходит к древнерусскому языку. Даже средневековая Россия, возможно, имела более гуманноое отношение к душевнобольным. Этим душевнобольным бродягам-бардам в старой России разрешалось высказывать свое мнение, их кормили и предлагали место переночевать.

Какое-то время я не задавала никаких вопросов — не хотела выглядеть глупо. «Друг Степана» — это звучало многообещающе.

Мы повернули налево и вошли в большое коричневое здание, которое было построено, как говорил Степан, в «Советско-Имперском» архитектурном стиле. Оно был построено в конце 40-х годов немецкими военнопленными. Тотально-монументальный угрожающий стиль. Здание обладало массивным гранитным фундаментом, широкими лестницами и большими окнами, из которых многие советские граждане «бросались», как говорил Степан, пытаясь избежать пыток и пожизненного заключения. Оказалось, что дед Степана застрелился. Он тоже был поэт.

— Иногда, — продолжал Степан, — неугодным помогали сдохнуть, чтобы они не мешали коммунистическому строительству. Их выбрасывали в лестничные пролеты мускулистые офицеры КГБ в облегающих кожаных куртках и блестящих начищенных гуталином сапогах (бросалось в глаза явное сходство с гестапо). Это служило предостережением всем остальным. «Не будешь поддакивать, контра, выкинем из окна или в лестничный пролёт. Выбирай!».

В лифте Степан придвинулся ко мне вплотную и заглянул мне в глаза:

— Что бы ты ни увидела или услышала, рот на замок. Поняла?

— Да, — сказала я и повторила движение моей мамы — «чик-трак».

Сюрреализма, оккультизма, мистицизма, абсурдизма и так далее в СССР в то время не существовало. Существовал только соцреализм. Искусство, философия и наука в СССР были не такими, как везде. Пробелы в истории, искусстве, науке и т. д. были заполнены диалектическим материализмом и научным коммунизмом. История после 1917 года была фальсифицирована в целях пропоганды. Для населения молчание, казалось, было самым безопасным путем существования. Коммунистический Китай и Северная Корея находились на одной стороне Земной гемисферы и были так же невежественны, как мы в СССР, за исключением единиц. Многовековой человеческий опыт в этой части света не значил ни шиша. У СССР был свой взгляд на мировую философию, искусство и науку.

Дверь нам открыл сам Символист. Он был высоким тощим существом с большими голубыми глазами и сухими, прямыми как трава грязными светлыми волосами. Он был одет в габаритные черные атласные штаны под названием «тренировочные». Обут он был в старые, разорванные тапочки. Радужная лента была повязана вокруг его большой головы. Символист ткнул в меня указательным пальцем, на котором было большое кольцо с черепом, и спросил:

— Кто она такая, черт возьми?

— Расслабься, — терпеливо сказал Степан, — она из моего детства.

Символист пожал плечами, как бы говоря, что с этим ничего не поделаешь.

Когда мы уселись на диван, Символист подмигнул мне и одновременно протянул дымящийся косяк, который некоторое время он держал за спиной. Похоже, Символист хотел как можно скорее вовлечь меня в незаконную деятельность, что означало для него также антигосударственный протест.

— Азиатская, — гордо сказал он, держа дым в груди так долго, как только мог. — На, попробуй.

Затем он добавил:

— Я потратил на это целое состояние — «дрянь» успокаивает мои нервы, понимаешь?

Он сделал неуверенное, но в то же время полное надежды лицо. Я быстро вернула ему косяк, стараясь не кашлять, но все равно закашлялась. Не понимаю, как можно курить «дрянь» и не кашлять?

— Спасибо, хватит. Я выкурила целый косяк сегодня утром, — сказала я непонянто зачем.

Символист улыбнулся, подмигнул Степану и сказал::

— Держу пари, что так оно и было!

Он забрал косяк обратно, затянулся и отдал Степану.

Они оба продолжали держать воздух в груди. Временами казалось, что их грудь вот-вот взорвется и мне придется собирать осколки в корзину для белья и вызывать скорую помощь. Наконец выдохнув, Символист спросил меня:

— Ты видишь, что на мне одето?

Потом продолжил гундосым от попыток сдержать кашель голосом:

— Нокаутный продукт советской моды — одежда, которая скрывает все тело сразу без каких-либо проблем. Она покрывает меня всего, как мешок. Делает меня без-фигурным, как кусок дерьма! Это помогает мне не отвлекаться от «праведной и энергичной» комсомольской деятельности, в то время как гормоны, мощные реки моей юности, день и ночь со всех сторон обмывают мои мозги, что заставляет меня забывать о классовой борьбе.