Владимир Высоцкий - Песни и стихи. Том 2

Владимир был неукротимый человек — он рвал своё сердце, оно не выдержало и остановилось. Народ отплатил ему своей большой любовью. Третий день люди идут день и ночь — проститься с ним, постоять у его портрета, положить цветы, раскрыть зонты и охранять цветы от солнца, чтобы они не завяли. Мы мало охраняли его при жизни — но, видимо, такова горькая традиция русских поэтов. Но всё, что вы видите здесь, говорит само за себя.

О его мощи я вам приведу один случай. В выходной день мы приехали на КАМАЗ всем театром. Вышли и пошли по улице в дом, где нам надо было жить. Все строители открыли окна — улица длилась километр — выставили магнитофоны, и звучали весь километр его песни на полную мощь. И он шёл как Спартак в городе. Вот какова сила этого таланта, и вот почему он вызывал, конечно, раздражение многих мелких людей.

Мы сделаем все, чтобы сохранить его память в театре. У него остались дети, наша святая обязанность заботиться о них, а святая обязанность детей помнить, кто их отец.

В нашей актёрской артели большая беда. Ушёл один из своеобразнейших, неповторимых, ни на кого не похожих мастеров. Артель делает дело общее вместе, но каждый мастер что-то может делать так, как никто другой. Владимир Высоцкий был личностью, артистом такой неповторимой, такой ни на что не похожей индивидуальности, что его смерть — это зияющая рана в нашем актёрском братстве.

Говорят, незаменимых людей нет. Нет, есть! Придут другие, но такой голос, такое сердце, такая ярость и такая боль уже из нашего актерского братства уйдет. Он был замечательным актёром, одним из интереснейших актёров современности. Но он был певец. Для него песня была вторым языком, вероятно, он был создан так, что не мог всё выразить словами, как мы не можем многое выразить, но он обладал поразительным даром песни, через которую он любил, ненавидел, презирал, нежно относился, надеялся, мечтал, болел, мучился. Эти песни были как крик, эти песни были как стон сердца, как хруст разрываемого сердца. Его песни любили, не любили, его песни шокировали, восхищали, удивляли, но они были выражением каких-то народных струн, которые сегодня проявились в полной мере.

Он прожил короткую жизнь, он действительно не мог остановить своих коней, у него не хватило сил. Но ведь в этом и весь Владимир — или, как его называли, Володя — Высоцкий, в том, что его кони в пене, в ярости, в полёте, в неостановимости, и был Высоцкий. И, может быть, поэтому такая любовь, такая боль, такая потеря. Кто знает, кто может объяснить? Но рана большая и невосполнимая.

Володя, в одной из песен ты обещал нам: «Я не уйду от вас, и не надейтесь, я буду с вами». Половину ты выполнил, половину нет. Это не в силах бренного человека победить воровку-смерть. Ты ушёл. И ушёл в такую страну, откуда возврата нет. Но ты правду сказал, что останешься с нами. Твои песни, твои роли будут жить. Ты, правда, был настолько непохожим, что твои песни никто петь, кроме тебя, не мог. Только ты с твоей яростью, с твоей любовью, дружбою, русским размахом, с твоим темпераментом, с твоей нежностью, только ты мог эти песни петь так, как ты их пел. Но нам техника стала помогать во многом. Спеть тебя никто не сможет, но слушать тебя будут, как слушали при жизни во всех уголках нашей родины, ибо твои песни что-то такое выражали очень глубинное и очень сердечное. Прощай, прощай, прощай.

Дорогой товарищ наш, дорогой Володя. Мне выпала горькая участь сказать слова прощания от лица твоих товарищей, от лица театра, артистов, постановочной части, от лица всего коллектива.

С первого твоего появления на этих подмостках до последнего слова твоих сочинений мы, товарищи твои по театру, с любовью, восторгом, любопытством, болью и надеждой наблюдали за твоей азартной траекторией. Ты был душой нашей, ты есть счастливая частица наших биографий, биографий всех тех людей, которые хоть на малое время сталкивались с тобой в работе. Ты стал биографией времени.

Мы бесконечно скорбим о твоей утрате. Мы донесём детям своим, внукам нашим благодарение за то, что нам выпала счастливая доля работать с тобой, слышать и видеть и любить тебя живого. Для твоих многочисленных партнеров ты был братом, братом любимым, потому что в удачах твоих было желание удачи и добра другому. Жизнь, которую суждено прожить театру на Таганке без тебя, мы, твои товарищи постараемся на этих подмостках прожить с такой же ответственностью к России, к делу, какая была свойственна лучшим, праведнейшим сынам нашего отечества, одним из которых, безусловно, являешься ты, наш друг.

И ты как будто предчувствовал свою кончину, когда написал свои предсмертные стихи, в которых есть такие слова:

Дорогая Нина Максимовна, дорогой Семен Владимирович, Марина, уважаемые родственники, близкие Володи. Театр бесконечно скорбит, и не только театр — здесь такое удивительное количество народа — бесконечно скорбит о кончине вашего гениального сына, нашего замечательного товарища.

Вечная память.

Уста говорят от избытка сердца, но бывают мгновения, когда от избытка сердца лучше молчать. Но так уж заведено, чтобы самые разные люди, провожая в последний путь человека, говорили о нём прекрасные слова, наверное, пытаясь этим восполнить то, что не удалось, не смогли или не захотели дать ему при жизни. Но слова остаются, в общем, словами, и поэтому в эти минуты чрезвычайно трудно говорить любому.

Умер народный артист Советского Союза.

В самом истинном смысле этого слова. Потому что его знали все, его многие любили, многие не любили. Но и те, кто его любил — знали, за что любят, и те, кто его не любил, — знали, за что не любят. Потому что он был ясен, конкретен и чрезвычайно талантлив. Для нас это был просто Володя, для кого-то — Владимир Высоцкий, для кого-то — Владимир Семёнович Высоцкий. Но для всех это был человек бесконечно близкий. Близкий. Просто близкий.

Герцен сказал, что человек, поступки которого не в нём самом, а где-нибудь вне его, тот раб при всех храбростях своих. Володя был человеком, поступки которого были внутри его, а не снаружи. И он всегда был человеком живым. Для нас он живым всегда и останется.

Сейчас говорить трудно.

Когда-нибудь мы скажем об этом обстоятельно и, может быть, столь же пронзительно, сколь пронзительна и его работа.

Эта работа — не просто сочетание удачных стихов с удачным музыкальным оформлением, эта работа — очень значительное явление искусства.

Неправда, будто его творчество столь просто, что всеми воспринимается абсолютно с любовью.