Михаил Рицнер - Гудбай, Россия

Через пару дней Изабелла сообщила мне домашний адрес и телефон профессора Евсея Давидовича Красика . На мое письмо о себе и научной работе я получил телеграмму с приглашением на беседу.

Я хорошо помню зимний день, когда 6 января 1974 года я полетел в Томск. Полет короткий — 40 минут. Стандартный для тех лет серый аэропорт, на улицах много снега, но день был теплым, температура 12–14 градусов. На мне были каракулевая шапка-фуражка и коричневая дубленка. Никто не обращал на меня внимания. Дав таксисту адрес, я через 30 минут был у дома Красика. Звонок в дверь. Выходит рослый импозантный мужчина с живым лицом, крупным носом и умными глазами. После короткого приветствия, он задает мне вопрос с хитринкой в глазах:

— Михаил Самуилович, есть ли еще в Биробиджане евреи? — и, услышав: «Теперь их стало на одного меньше», — стал звать жену: — Нора, Нора, посмотри, кто к нам пришел. Иди скорей и послушай про Биробиджан!

— Юзя, ну что же ты его держишь в прихожей? Проходите, — обратилась ко мне с приветливой улыбкой стройная брюнетка в красивом фартуке, появившаяся из глубины квартиры.

Я был приятно тронут такой почти родственной встречей. Естественное напряжение, в котором я пребывал, стоя перед дверью, как рукой сняло. Квартира была скромных размеров, но уютной и с очень удобным небольшим рабочим кабинетом, где мы и устроились для разговора. Я коротко рассказал о себе и работе. Заметил, что у диссертации есть «мама» (доцент Н. Г. Концевая), и предложил ему стать «папой». Метафора и моя прямота ему явно понравились. Суть моей работы он ухватил через пять минут беседы:

— Работа важна для психиатрии, но методы биохимические, я в этом ничего не понимаю. Буду готов вам помочь ее защитить, если профессор Н. А. Удинцев, заведующий кафедрой биохимии, даст на нее положительный отзыв и согласится быть оппонентом.

Он добавил, что я «хороший парень» и что он видит смысл в том, чтобы давать таким молодым людям путевку в жизнь. И тут на моих глазах закрутилось «колесо»: первый звонок Н. А. Удинцеву — и у меня появился кандидат в официальные оппоненты; второй звонок в научную часть — и получен список документов, необходимых для представления диссертации к защите и т. д.

— Оставьте мне рукопись, — подытожил нашу встречу Евсей Давидович. — В конце января сделаете доклад на заседании общества психиатров, где мы апробируем вашу работу. Завтра повстречайтесь с Н. А. Удинцевым и приходите ко мне вечером.

Я вышел окрыленным от такой встречи, «папа» мне тоже понравился. Но впереди была ключевая встреча с профессором-биохимиком. Что он скажет?

Поселился я в гостинице «Томь». Утром следующего дня я сидел напротив Николая Александровича на кафедре биохимии Томского мединститута. Он был красив лицом, выше среднего роста и плотного телосложения.

Профессор Николай Александрович Удинцев заведовал кафедрой биохимии. Он изучал влияние глутаминовой и других аминокислот на обмен веществ. Докторская диссертация (1969) обобщила результаты наблюдений в эксперименте и клинике по действию аминокислот на гипофизарно-надпочечниковую систему в условиях гипоксии.

Листая рукопись диссертации, Николай Александрович задавал вопрос за вопросом по существу методов исследования и выводам. Я сразу понял, что имею дело с моим самым компетентным читателем и критиком. Его интересовало буквально все: реактивы, параметры электрофореза, калибровочные кривые, ошибки измерений, повторные анализы и т. д. Это продолжалось до тех пор, пока он не убедился, что я сам проделал все биохимические анализы. Разговор он вел медленно и обстоятельно. Николай Александрович разобрался с работой, как никто другой. Три часа пролетели незаметно.

— Что ж, диссертация интересная и выполнена на стыке наук, — начал он после паузы, — что обязывает автора разбираться как в психиатрии, так и в биохимии. Уметь говорить на понятном языке с разными специалистами, то есть быть «переводчиком» между психиатрами и биологами. Похоже, вам это удалось, — заключил Николай Александрович, четко выговаривая каждое слово. — Поздравляю, Михаил Самуилович. Я сообщу профессору Е. Д. Красику, что с удовольствием буду вашим оппонентом на защите, — добавил он, вставая.

Пожав мне руку, Николай Александрович проводил меня до выхода из кабинета. Я верил и не верил своим ушам! Когда я доехал до гостиницы, там меня уже ждала записка: «Срочно позвонить профессору Красику».

— Заканчивайте свои дела в Новокузнецке и садитесь за доработку текста диссертации, — безапелляционно сказал Евсей Давидович, когда мы встретились вечером у него дома.

Судя по тону, Евсей Давидович был еще в большем восторге, чем я. Он был обаятелен и очень деловит.

— Учтите все рекомендации профессора Удинцева. Пришлите мне последний вариант, но согласуйте его прежде с Натальей Григорьевной Концевой. Убирайте из текста все лишнее, — инструктировал меня опытный шеф.

Нора Леонидовна нас вкусно накормила и напоила чаем.

— Передавайте привет семье, — закончил свои напутствия мой новый научный руководитель.

На следующий день, побродив по центру Томска, по центральному рынку и побывав на кафедре психиатрии, я поехал в аэропорт и вернулся в Новокузнецк. Изабелла, выслушав мой подробный отчет, поздравила с быстрым «усыновлением».

Через неделю позвонил Е. Д. Красик и назначил мой доклад на 23 января 1974 года. Апробация диссертации на обществе томских психиатров и биохимиков с участием профессора Н. А. Удинцева прошла без проблем. Я, естественно, волновался. Мне задали 12 вопросов. Сценарист и режиссер был один и тот же — Е. Д. Красик, и он никому не дал испортить «спектакль». Да и желающих не было. После апробации Евсей Давидович посмотрел на меня пристально, как парикмахер на клиента, и задумчиво произнес вслух:

— Что же нам делать с вашей молодостью?

Немного подумав, сам на него и ответил:

— Надо бы вам к защите отрастить бороду. Тогда будете выглядеть старше и солидней.

Так у меня появилась бородка, с которой я расстался только в Иерусалиме.

В то время я еще не очень понимал, будет ли польза для диссертации от такого руководителя, который не разбирается в ее сути. Но мои опасения быстро развеялись, когда Е. Д. начал редактировать рукопись и готовить нас обоих, меня и диссертацию, к защите. Я почувствовал его опытную руку и умную голову. Пришлось засесть за работу, добиваться ясности в изложении и давать ответы на вопросы профессора Н. А. Удинцева. Надо было переделать некоторые графики и упростить обсуждение. Были еще требования Натальи Григорьевной Концевой, которым я придавал большое значение.