Михаил Рицнер - Гудбай, Россия

• Рицнер М. С., Карась С. И., Черных Е. И. Генетическая эпидемиология шизофрении в популяции Томской области. Изучение факторов клинического полиморфизма // Генетика. 1990. Т. 26. № 12. С. 2232–2239.

Если в нашей лаборатории серьезных этических проблем не возникало, то в институте в них не было недостатка. О моих конфликтах с внешними «соавторами» я упомянул в предыдущем очерке («Интриги научного двора»).

Не секрет, что мы жили за «железным занавесом», обозначающим информационный, политический и пограничный барьер, изолирующий социалистические страны от капиталистических стран Запада. За этим барьером оказались не только люди, но и культура, и наука, которые серьезно пострадали. Этот ущерб никем не измерен.

Наукой разработаны строгие требования к оригинальному научному исследованию и к репликации, то есть к оценке воспроизводимости результатов. Поэтому по своей сущности « результаты и научные знания » интернациональны и экстерриториальны [115] Войны воспроизводимости научных исследований — см.: https://22century.ru/popular-science-publications/about-the-reproducibility-wars . Другими словами, неважно, где и когда впервые получены новые « результаты и научные знания », только они считаются новыми, то есть оригинальными . Репликация, или повторение измерений, не может считаться оригинальным или новым результатом. Такие утверждения, как «впервые» в СССР, в Ленинграде, Москве, Киеве, Томске и т. д., весьма распространенные в диссертациях, говорят только о весьма сомнительной научной ценности полученных результатов исследования. Такие, с позволения сказать, открытия напоминают мне ситуацию из романа «Мастер и Маргарита» М. А. Булгакова, где буфетчик оправдывается перед Воландом, выговаривающим ему за испорченную осетрину, которую «иностранному магу» довелось попробовать в буфете:

— Осетрину прислали второй свежести, — сообщил буфетчик.

— Вторая свежесть — вот что вздор! Свежесть бывает только одна — первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!

Таким образом, впервые полученный результат может быть только один! Я не имею в виду репликативные исследования, которые, как известно, дают коэффициенты воспроизводимости <25 % для лучших работ в сфере фундаментальной и доклинической медицины [116] Begley C. G., Ioannidis J. P. Reproducibility in science: improving the standard for basic and preclinical research. Circ Res 2015; 116: 116 — 26. .

Чтобы не заниматься репликацией исследований и не получать «тухлые» результаты, ученые всех стран прилагают большие усилия для чтения всего, что публикуется в области их научных интересов, посещают международные конференции и конгрессы, делают доклады, публикуют свои результаты в международных журналах, посещают лаборатории друг друга, переписываются друг с другом и многое другое. Именно таких возможностей и не было у советских ученых из-за идеологических и финансовых ограничений. Наша наука находилась за «железным занавесом» [117] За железным занавесом. Мифы и реалии советской науки / Под ред. М. Хайнеманна и Э. И. Колчинского. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 2002, 528 с. , за которым для нее воровали немало данных и технологий. СССР воровал на Западе все подряд — от оружия до бижутерии. Кроме того, политика советского режима сделала публикации научных работ за рубежом опасным и почти невозможным делом [118] Д. А. Александров. Почему советские ученые перестали печататься за рубежом: становление самодостаточности и изолированности отечественной науки, 1914–1940. http://www.ihst.ru/projects/sohist/papers/alex93v.htm . Было бы удивительно, если бы она, несмотря на немалое количество талантливых исследователей, не отставала от достижений мировой науки. Что касается области моих научных интересов (психиатрии и генетики), то принципиально новых результатов в СССР было пренебрежимо мало, а те, что были, не публиковались за рубежом и, следовательно, не вовлекались в научный оборот (то есть не цитировались).

Я сталкивался с «железным занавесом» не однажды. Расскажу лишь одну историю. Для публикации научной статьи в СССР надо было пройти внутриинститутскую экспертизу. В нашем институте была экспертная комиссия из трех ученых. Результаты экспертизы оформлялись специальным протоколом, без которого директор института не подписывал статью «в печать». Протокол вместе со статьей посылался в научный журнал, где рукопись проходила цензуру. Обсуждение результатов исследований нашей лаборатории показал, что мы получили некоторые действительно новые, ранее неизвестные результаты. Вместе с соавторами я написал две статьи и перевел их на английский язык для публикации за рубежом. Для отправки их в зарубежные журналы требовались подпись директора института, разрешение Академии медицинских наук, Министерства здравоохранения и цензуры («Главлита»). Подержав наши статьи пару недель, директор В. Я. Семке пригласил меня на беседу.

— Михаил Самуилович, расскажите мне вкратце суть этих работ, — попросил Валентин Яковлевич, разложив на своем столе рукописи. — Вы же знаете, я в генетике не разбираюсь.

— Вы правы, результаты относятся к достаточно специфической области генетики — шизофрении, с которой клинические психиатры незнакомы, — подтвердил я и коротко прокомментировал их понятным языком.

— А вы уверены, что их опубликуют за рубежом? — полюбопытствовал директор.

Это был первый случай, когда кто-то в институте обратился к нему с такой просьбой, что вызывало у Семке, кроме любопытства, также некоторую тревожность. «И зачем ему публикации за рубежом? Я ведь не посылаю свои статьи туда, — думал про себя Валентин Яковлевич. — Надо бы его прямо спросить».

— Нет, конечно. Но если их не послать, то точно не опубликуют, — ответил я холодно, подозревая что-то недоброе. — Кто же может знать заранее ответ на такой странный вопрос? — мне было понятно, к чему он клонит и что его так пугает.

— А почему бы вам не опубликовать статьи в нашей стране? — продолжал гнуть свое Семке.

— Нет проблем опубликовать их у нас в «Генетике» или в других журналах, и мы это делаем. Но вы же знаете, что зарубежные ученые не читают советские журналы, — возразил я, начиная терять терпение. — Мы просто похороним здесь новые результаты, которых нет в мировой литературе.

И здесь директор задал свой первый из двух мучивших его вопросов:

— Михаил Самуилович, а зачем вам публикации за рубежом? Вы ищете там известности и собираетесь эмигрировать в Израиль? — Сказав это на одном дыхании, Семке уставился на меня, ожидая услышать любой ответ, но только не тот, что услышал.

— Валентин Яковлевич, в Израиль меня возьмут и без статей, просто потому, что я еврей. И это не эмиграция, а репатриация. Вы понимаете — у них есть закон о возвращении евреев на землю, обетованную Б-гом. Но у нас пока «железный занавес» и никого не выпускают. Нас надежно охраняют, и вам нечего бояться. Просто подпишите статьи в печать, и шансы их опубликовать будут больше нуля. — На моем лице он мог увидеть подобие «сардонической улыбки» — иронически насмешливое выражение.